Константин Минин - Кусь-кусь. Искатели жизни

— Вот, смотрите, — сказал я, протягивая его экзаменаторам.

— ‎Что это? — спросил человек из» Центра».

— ‎Это рисунки. Я нарисовал их, пока ждал своей очереди.

— ‎Смышленый парень, — сказал он, принимая планшет.

Члены комиссии принялись молча рассматривать мои рисунки.

* * *

В общем, так я попал в состав экспедиции на Ма'ксиму. Позже отец объяснил мне, что целью третьего этапа было изучение особенностей нашего поведения и способностей к запоминанию в экстремальных условиях.

Мои рисунки окончательно убедили экзаменаторов, и они единогласно проголосовали за меня.

Мама, несмотря на явное недовольство, не посмела нарушить данное ею слово. И вот теперь я лежал на кушетке в ожидании того как специально выведенный для нас вирус изменит мой организм, позволив дышать воздухом чужой планеты.

На третьи сутки я начал выходить из свой палаты. Время от времени в коридорах и общих помещениях карантинного отделения госпиталя, я встречал таких же как и я бледных людей. Часть из них мне уже была знакома, а остальных я видел впервые, но ошибок быть не могло — все они готовились отправиться на Ма'ксиму. Узнать их было несложно еще и потому, что других пациентов в этом отделении попросту не было, а все представители медицинского персонала были облачены в защитные медицинские комбинезоны.

Хоть мы и не были заразны, никто, кроме членов экспедиции, не мог дышать с нами одним воздухом. И вот почему: воздух в карантинном отделении изо дня в день незаметно менялся, подстраиваясь под изменения, происходящие в наших телах. Постепенно его состав все больше приближался к составу атмосферы на Ма'ксиме.

Воздух становился плотнее, что неминуемо приводило к изменению голоса всех тех, кто его вдыхал. Уже на пятый день я начал замечать, что говорю как взрослый мужчина, детские нотки моего все еще «ломающегося» голоса напрочь исчезли, уступив место «благородному» басу.

Но если мой голос для меня самого менялся постепенно и незаметно, то голоса остальных, известных мне, членов экспедиции, включая и отца, каждый раз удивлял меня новыми, мягкими тонами.

Владыкин старался не терять времени даром и поэтому, с того самого дня как нас инфицировали специальным вирусом, я практически не видел отца. Бесконечные по продолжительности и количеству совещания «в узком кругу» проходили прямо в палате командира экспедиции.

Если не считать ежедневных медицинских процедур и физической подготовки, все время в госпитале я был предоставлен самому себе. Увлекательное космическое приключение начиналось удивительно скучно и сулило впереди новыми разочарованиями, если не считать одного занимательного обстоятельства.

На четвертый день карантина я почувствовал себя намного лучше. В тот день я впервые направился в спортзал для того, чтобы пройти курс физической подготовки, назначенный мне тётей Катей.

Весь карантинный корпус состоял из длинных пересекающихся коридоров, комнат и больших залов, спрятанных в их пересечениях. Человеку, не знакомому с особенностями местной архитектуры, можно было легко заплутать в этом лабиринте.

В тот день я заранее спланировал маршрут, используя висевший в моей комнате план эвакуации, но, судя по всему, все-таки заблудился. Коридор, перекресток, коридор, перекресток и снова коридор. Расставив руки в стороны, подобно лемуру только что слезшему с дерева, короткими несильными прыжками я, в поисках спортзала, продвигался вперед по очередному белому коридору как две капли воды похожему на десяток предыдущих. После очередного поворота и прыжка стены плавно, но достаточно резко расширились, представляя моему вниманию не очень большое, круглое фойе, оборудованное под комнату отдыха.

Еще издалека я заметил кухонный автомат и бар, с хорошим выбором прохладительных напитков. В отличие от ресторана в музее освоения Луны, эта комната не была автоматизирована, и посетители вынуждены был самостоятельно подходить и брать требуемые им напитки и угощения. Какая мелочь, для человека, битых полчаса блуждающего по глубинам пустого больничного лабиринта.

Комната мне понравилась. Она была небольшой, но уютной. Белые панели, которыми были облицованы стены и потолок, плавно без углов сливались в единую ровную поверхность. В комнате не было никаких осветительных приборов, вместо этого стены и потолок светились мягким, но ярким внутренним светом. Создаваемое ими освещение совершенно не отбрасывало теней и создавало ощущение мягкого тепла где-то в груди.