Инна Шульженко - Вечность во временное пользование

И поэтому не удивился, прочитав на потемневшем экране: АНТИВИРУС НЕ ПОМОЖЕТ.

– Вот говнюк!

Марин опомнилась:

– Делай скрин, делай скрин!

Но монитор погас, и только издевательский маленький рисунок жучка убежал в нижний правый угол экрана.

– Шутит, гад!

– Издевается.

Марин вбивала цитату в смс-сообщение Шурику и лишь подняла на секунду глаза на вопль друга.

Но на самом деле Дада впал в оцепенение. Для человека, живущего онлайн, его компьютер – это не только так называемая «связь с миром». Часто комп уже давно как раз ограждение от мира, где ключи от входа у владельца аккаунта: хочу – пущу тебя в свой мир, не хочу – не пущу. Поэтому появление в идеальном, подконтрольном (единственном подконтрольном!) ему пространстве Ловца, без спросу входящего в его виртуальный мир, оказалось худшим видом насилия, чем-то вообще непредставимым, невыносимым и неприемлемым.

Потрясение, которое теперь пытался с честью пережить Дада, можно было бы сравнить с изумлением курильщика, который полез в пачку за новой сигаретой и впервые за годы курения вдруг увидел, как сигареты увиливают и отбиваются от его пальцев: «Нет! Нет! Не трогай! Не кури нас!»

Абсурд какой-то.

Сдачу последнего выпускного экзамена и окончание лицея пошли отмечать на любимую крышу. Они бывали здесь сотни раз, но никогда не заставали никого на железном балкончике с синей дверью, ставнями на зашторенном изнутри окне и с громыхающей лестницей наверх.

Здесь даже был навес, и, если начинался дождь, они спускались сюда и слушали, как он звонко стучит о железо. Получалось как в деревне. Устраивали пикники, благо балкон выходил в закрытый внутренний двор, каких множество в Париже за парадными дверями и воротами на улицы. Высокие каменные стены, соединявшие четыре здания, были сплошь увиты плющом и виноградом, кое-где они забрались уже и на дома: по вечерам сквозь лозы и листья светились окна, что при определённом градусе подпития давало постоянное ощущение зажжённых гирлянд.

Несколько раз они здесь ночевали, без сил разойтись по домам, и, если что-то случалось и при этом садились телефоны, они знали, куда идти, чтобы встретиться. Здесь, как на привалах в диких землях, всегда был запасец сигарет, спичек, шоколада на период безденежья. Они привыкли относиться к этому месту как к своему.

Летняя жара пустеющего города раскалила серебристые крыши, и пока не наступят сумерки, девочки решили поваляться в тенёчке, под навесом. Пюс пришла с сумкой через грудь, набитой алкогольным добром: чего у неё только не было! И пиво, и вино, и белое, и розовое, и вода.

– А пиво кто пьёт? – спросила Зитц, распаковывая два увесистых крафтовых мешка с уличной едой на вынос.

– Мы! Мы сегодня пьём всё! – заорала Пюс, без напряжения сдавшая все тесты на восемнадцать из двадцати баллов.

За это её и не терпели в школе: она все время тусовалась, болталась где ни попадя, чекинилась по клубам и кафе, музыкальным фестивалям и уличным покатушкам, по выставкам и киноклубам, редко когда спала больше пяти часов за ночь, то есть практически не училась и при этом феноменально ровно шла на одном – высоком – уровне по всем предметам. Это невозможно выносить нормальным среднестатистическим тупицам! – когда-то с гордостью догадалась Зитц.

Прибавить её всегда диковинные сочетания общедоступной одежды, которая на ней становилась чем-то страшно изысканным и забавным, и внешность, от которой у Зитц помимо воли сама собой расплывалась в мягкой, идиотски-счастливой улыбке рожа, а у записных красоток в школе, напротив, лица каменели, плюс эта манера со всеми, кто попадал в орбиту её внимания и признания, общаться как свой парень: Пюс, если хотела этого, могла быть гением общения.

– «Девушка, а что вы делаете сегодня вечером?» – «Всё!» Ты же не возражаешь?

– Нет.

– И в семь не надо выгуливать собаку?

– Не надо.

– И к больной бабушке относить пирожки не надо?

– К какой бабушке?

– Шучу. Открывай!

Пиво было ещё холодным, они расстелили и улеглись на пикниковую тряпку, давно жившую здесь, забросили ноги на железки ограждения балкона и потягивали пиво, закидываясь трэшем из коричневых бумажных пакетов.

– Снова два пальца в рот будешь?

– Сегодня я планирую напиться так, чтобы без пальцев вывернуло.

– Ок.

Солнце садилось, начинали проступать вечерние запахи прохлады. Длинная скользкая юбка скатилась с гладких задранных на ограждение ног, на коленках у Пюс была мозаика из каких-то жутких болячек, с корками, как в детстве, и ярко-розовыми трещинками между ними. Зитц блаженствовала молча, покуривая и шевеля широкими босыми ступнями.