Инна Шульженко: Вечность во временное пользование

– Ну, кто? – спросил Жюль.

Беке показала глазами на детей.

Оззо отшатнулся, и Зитц, поплевав на короткопалые ручки с чёрным облупленным лаком на ногтях, взяла папу на руки.

Перед ней был Ла-Манш, на другом берегу её ждала Пюс: что естественнее, чем отправить в ту сторону привет, пусть даже и таким экзотическим образом, могла бы она сделать? И, почти ступив грубыми ботинками в воду, она подняла крышку и приготовилась выбросить руку вперёд.

– Стой-ка. – Брат взял её за плечо.

Оззо опустил два пальца в золу с крупными фракциями и движением, каким мальчишки, играя в индейцев, рисуют на своих лицах, начертил на щеках по две тёмные полосы.

– Это что это?

– Неважно. Моя персональная пепельная среда.

– А. – Она с сомнением посмотрела на брата. – Всё?

– Всё.

И Зитц, зачерпнув воды шнурованным ботинком, широко вперёд запустила пепел в воду.

– Океан ведь мировой? – Беке, плотно обхватив себя за плечи и трясясь от внутреннего холода, проводила взглядом тёмное облачко, обесцвеченной серой радугой садящееся на воду. – Значит, в любом море теперь я буду входить в тебя.

Она закрыла глаза руками, мгновенно увидев и прижав к себе его большое живое тёплое лицо, и прошептала ему:

– Но ночью приходи ко мне, я буду ждать тебя дома.

Словно главная небесная прачка, прибирающая к себе за пазуху всех земных ревматичных красноруких беломоек-водопрях после смерти, чтобы они теперь, похохатывая, настирывали и полоскали одним мановением мизинца небеса и, в ус не дуя, взбивали облака, так вот, будто она не стала особо разбираться с фактурами, что там берег, что там скалы, что там галька, что там небо, что там воздух, а что – вода. Она сама – стихия! Не стала раскладывать их по разным корзинам, выставлять разные температуры, подбирать отбеливатели, а жахнула сразу белизны и стылости грядущей зимы, выставила температуру пониже, да и дело с концом.

Результат её трудов праведных был перед глазами Дада: в монохроме, линялые и прозрачные, влажные серо-бело-голубые пляж, скалы, море и небо создавали собой мерцающий светлый фон для маленьких силуэтов, в любых одеждах на этом экране выглядящих контрастно чёрными.

Одним из них, окружённым прыгающими собачьими, был силуэт Марин: она ушла далеко в сторону пирса и маяка, оставив его, сытого и ленивого, одного.

Покоя ему не было: Ловец дал ему третье задание, и оно оказалось самым трудным.

Уже вторые выходные Дада с извинениями отменял своей приезд к Марку в Страну Басков: сначала случился тот ужас в парке, с неизвестным ему лично Висковски и с мадам Виго, к которой его жизнь теперь имела отношение…

После истории с Каруселью и крушения её друга сама мадам Виго тоже слегла. Мрачная Марин вечерами названивала дочери Маню и педантично выполняла все предписания психолога Аньес.

В воображении Дада уже давно населил ту картину в музее семьёй Марка: бабушкой – второй женой дедушки, детьми (просто одинокий малыш оказался не им, а его отцом!), да и сам дом в мечтах оформил по тому эскизу.

По старой привычке они с Марком – ака Ловец – говорили в чате. И когда Даниэль не приехал второй раз, Марк ночью расписался и утром, прихлёбывая кофеёк из пол-литровой чашки, Дада прочёл послание, едва не опрокинув её на себя:

> Ничего хорошего из того, что я послушался твою маму и не приехал, когда она сказала не приезжать, не вышло. Сам знаешь. Не слушай её. Добейся её. Или порви с ней и не трать время. Ищи и найди своего человека. Мама всё правильно тебе написала в письме. Если она твой человек – хватай и не отпускай. Если нет – рви, встретишься, когда не будешь в неё влюблён. Ты водишь машину?

> Да, права есть.

> Переведу тебе денег, возьми машину и отвези её, куда она там любит?

> Природу.

> Ну вот и отвези, в лес или на море. Неважно. Главное, не привози обратно, пока всё не станет ясно.

> Как-то это слишком круто, нет?

> Слушай, я тупо обдумывал это всю жизнь, когда уже было поздно. А тебе ещё не поздно. Не хочу, чтобы ты стал «странный дядюшка». Перевел тебе денег.

Дада небрежно спросил Марин, не хочет ли она прокатиться на море, Марин взвизгнула, что очень-очень, и в первую субботу ноября они выдвинулись.

Марин проверила, всё ли у тети Ани под рукой, всё ли удобно: телефон, вода, булочка с изюмом, книжка. Очки? Вроде всё. Трость Антуана.

– Езжай уже, гриб-волнушка! Всё хорошо, спасибо.

– Ой!

Через мгновение, погромыхивая на ёлочках венгерского паркета, в спальню мадам Виго во дворце, установленном, как всегда, на круглом табурете с колесиками, прибыл Лью Третий.