Сергей Рублёв - Начало тьмы

— Смотри, куда прешь!.. …Ох, на руку наступил… Придурок, разуй глаза! — хор воплей пронесся над его головой. Чья-то рука сунулась под нос — ухватившись за нее, Отари поднялся, ничего не различая в полутьме.

— На лифте надо ездить, — добродушно прогудел кто-то над самым ухом.

— Слыхали, какой умный!?.. Ты тут не выступай, враз пожалеешь!

— Ладно-ладно, чего вы… — неизвестный, сопя, кое-как пропихнулся меж стражей и сгинул внизу, дробно гремя ступеньками. Трое охранников, злобно ворча, кое-как привели себя в порядок и выбрались к свету, предоставив Отари возможность еще раз обозреть милые сердцу пустынные коридоры. Вскоре он снова увидит солнце…

Створка люка с гулом захлопнулась, оставив его одного. Охранники даже не удосужились проверить, на чем он прибыл — выкинув его наружу, они сразу же задраили люк, как ретивые монахи, отгораживаясь от скверны. Вокруг базы ничего не изменилось — все то же немое белое ничто… Отари оглянулся и разжал кулак — в нем лежал скомканный клочок бумаги. Расправив его, он прочел: «19.19.00 138°13′08″ направл. луч по сигналу». Яснее и быть не могло — дата и время приглашения на связь. Завтра, за час до захода солнца. Обратного адреса, естественно, нет.

Спустившись к воде, он спрыгнул в покачнувшуюся лодку. Посидев немного с неопределенными мыслями, оглянулся на базу — грандиозная туша казалась несокрушимой… Пожав плечами, запустил мотор — лодка рванула, как норовистая лошадь, взметнув гриву пены. Через минуту он нее остался лишь неясный отблеск у горизонта. Еще с минуту волны лениво поплескивали о матово отсвечивающий черный бок.

…Ночной берег был расцвечен ярко-красной шевелящийся каймой. Очнувшись от дремоты, Отари в изумлении наблюдал за этим странным явлением. Негромко прозудел вызов. «Да?» — машинально ответил он, все еще заворожено глядя на иллюминацию.

— Координатор, правьте на огонь, — знакомый голос прозвучал свежо и четко. Жюль Кутюрф.

— Какой… — начал было Отари, но осекся — увидел, какой. Огонек костра мигал прямо перед ним.

— Что у вас происходит? — спросил он все же, не в силах сдержать любопытства.

— Разве не догадались? Очередной праздник.

— Хм… Но ведь предыдущий был…

— Я сам удивлен. Но что я — со мной тут рядом наш хороший знакомый — он тоже подобного не припомнит.

— Уном? — Отари не думал, что при этом известии он испытает такую радость. Всегда с трудом заводивший друзей, он удивлялся сам себе — за три коротких плонийских дня ему стали дороги по крайней мере двое — человек и нечеловек.

— Хорошо, ждите — я сейчас, — сообщил он, уменьшая тягу и направляя лодку к трепетавшему огоньку.

…Огонь был настоящим — желтым и веселым. Две фигуры — одна повыше, другая пониже — на его фоне казались угольно-черными. Заслышав шум приближающейся лодки, Уном сделал несколько неуверенных шагов к океану — облако волос волновалось на его голове. Отари решил шикануть и выключил двигатель за несколько метров до кромки суши — лодка со свистящим шорохом выползла на берег почти к самому костру.

— Ага, вот вы где, — спокойно проговорил Жюль. Подбежавший Уном блеснул в темноте кошачьими глазищами и помог прибывшему сойти на берег (вернее, схватил за кисть и не выпускал, пока Ило не утвердился на щебне пляжа). Рука у него была твердая и теплая, но какая-то ускользающая, как будто ее намылили.

— Рукопожатие двух миров, — насмешливо прокомментировал Жюль, подходя, после чего и сам пожал ему руку.

— Откуда вы узнали, когда я появлюсь? — с долей удивления спросил его координатор.

— Вас выдворили с таким треском, что было слышно на всю планету. Я побеспокоил малышку Инар… Вернее, она побеспокоила меня этим сообщением вместе с очередными сводками. Мы приближаемся к цивилизации — у нас появились сплетни!

— Больше она ничего не добавила?

— Нет… А что?

— Да так, ничего… — Отари решил не говорить о запрете, руководимый непонятным ему самому чувством — то ли брезгливости, то ли жалости…

— Этот обормот, — показал Жюль на скромно потупившегося Унома, — поднял меня час назад, не дав выспаться после праздника… И он был совершенно трезв!

— И… и надо — трава… — в первый раз подал голос тот. Звук его показался Отари давно знакомым, почти родным. «Вот я и дома», — мысленно подвел он итог. Для него это понятие было, может быть, не таким ясным, как для других. И уж наверняка гораздо более труднодостижимым.