Сергей Рублёв - ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ

Проснулась, как всегда, в восемь. Глупая привычка — ложиться иной раз приходится под утро… Но она не хотела ее менять — сама не зная, почему. Или зная, но не признаваясь самой себе, что не хотела остаться без мимолетного ощущения детства, той утренней свежести, которая сопровождала ее по пути в школу… Выспаться можно и днем. Упруго потянувшись, она изогнулась, безжалостно смяв головой черную шелковую простыню, потом легко поднялась, мимолетно окинув взглядом свое отражение в стоячем омуте зеркала. Жаловаться пока не на что — не модель, конечно, но фигура подтянутая, без складок, а смутно отсвечивающая голизной кожа на вид гладка и упруга. Не было и следа той ранней дряблости, которая выдает привычку к залеживанию в постели. Еще несколько раз старательно потянувшись и походив на цыпочках, она раздвинула шторы и окинула взглядом пасмурную панораму утреннего города. Прямо под ней стыла в утренней сырости Садовая, а напротив Гостиный уже жил, как всегда, своей гостиной жизнью — зазывно светил в который уже раз обновленными витринами, устрашая плетущихся в поисках пивных бутылок бомжей неземным шиком и ценами. Не одеваясь, она прошла на кухню, рассеянно заглянула в холодильник — овощной салат, заботливо приготовленный с вечера, пара перепелиных яиц… Выпив кофе, закурила всегдашнюю утреннюю сигарету. Давно пора бы бросить — не всем нравиться табачный запах… В теле было то приятное утомление, которое остается после хорошо выполненной работы. Накануне у нее были постоянные клиенты: пожилая пара из Германии, навсегда покоренная рокочущей русской речью — без русского акцента процесс терял для них всякую прелесть. Как всякий уважающий себя «владыка», она читала Фрейда, но желания людей, ее клиентов, порой не поддавались никакому анализу, и де Сад вместе с Макаренко и Ушинским помогали ей ничуть не меньше… Каждому нужно было свое, для каждого надо было найти это «свое», о котором иногда не подозревал и сам клиент. За то, что она умела это делать, ее ценили в соответствующих кругах, да и сама она испытывала иногда, может быть, странноватую, но искреннюю гордость. Ведь она видела, насколько успокоенными и умиротворенными уходили от нее после сеанса. И, в отличие от многих коллег по ремеслу, не испытывала к ним презрения. Она чувствовала своеобразную суровую материнскую нежность, как к непослушным детям — многим именно это и было нужно… Вымыв посуду, она аккуратно поставила тарелку в сушилку, перевернула чашку, старательно протерла досуха вилку и положила ее в ящик стола, по пути турнув задорно торчащую оттуда «игрушку». Кухня иногда использовалась не только для приготовления еды — обилие разнообразных приспособлений просто-таки провоцировало на эксперименты, иногда получалось весело, особенно с молодоженами. Если бы ее мать увидела тут такое… «Что это ты делаешь?» Она даже привздрогнула, явственно услышав ее голос, и с детства знакомый сладостный страх вдруг напомнил о себе, пройдясь по телу бархатистыми кошачьими лапками. Мама, мамочка… С минуту она шмыгала носом, потом сполоснула лицо холодной водой, чтобы глаза не покраснели. Хорош будет властелин с заплаканными глазами… Правда, сегодня клиентов не будет — праздник. Недаром она вспомнила детство — именно к этому первому школьному дню мать всегда приурочивала подарки к ее дню рождения, который как-то незаметно происходил за неделю до этого. Она не знала, почему так было — так было, и это было правильно. И с раннего утра, когда, украшенная бантами и цветами, она уходила на первый урок, она твердо знала, что праздник будет достойно завершен вечером.

Вернувшись в спальню, она взяла с ночного столика конверт и, накинув халат, перешла в кабинет. Каждое дело следует делать в соответствующей обстановке. Высыпав на блестящую полированную поверхность стола купюры, она быстро пересчитала их, затем, выяснив по телефону сегодняшний курс в обменниках, включила калькулятор и, осторожно нажимая клавиши, высчитала сумму в долларах, а затем и в рублях. Записав итог в крохотную книжечку, она выключила калькулятор и задумчиво уставилась в окно, покусывая авторучку. Затем, так же задумчиво, подвинула к себе листок для записок и нарисовала в центре четкий мягкий знак. Как он называется? Ерь! Смешной какой… Обведя его еще раз, она поставила рядом знак вопроса. Денег хватало, не хватало решимости. Платиновый «Ерь» стоил примерно столько же, сколько фирменный комплект «игрушек», причем не какой-нибудь бойскаутский набор из наручников и плети, а самая полная разработка, сделанная на основе оснастки средневекового городского палача и выполненная в добротной немецкой манере. К тому же он имел обязательный для Европы медицинский сертификат, что позволяло размещать рекламу в солидных изданиях…