Сергей Рублёв - Начало тьмы

…С незапамятных времен — со времени жизни в казарме осточертевшего родного интерната — у Отари осталась эта полуосознанная тоска, не имеющая даже названия. Он тосковал не о родителях — их он не знал. И не о райской жизни «на воле» — ее он представлял отвлеченно, по чтению романов и фильмам. Нет, тоска его была проще, но труднообъяснимей. Она выражалась в дни посещений. В интернате почти не было настоящих круглых сирот — у каждого из маленьких резервистов был хоть один родственник, хотя бы и дальний, или друг семьи, почитающий своим долгом (оплаченным, кстати, Управлением Освоения) хоть раз в год навестить своего подопечного, а то и взять его с собой на время каникул. Отари был единственным, обойденным в этом отношении — у него не было родственников, не было никого, кто знал бы их — никого, ни единой души… И, когда кто-то вбегал и с сияющими глазами оповещал всех: «Ко мне приехали!», Отари мучился бесплодной и бессильной завистью. Как дорого бы он дал за то, чтобы однажды и ему бы крикнули: «Отари, к тебе пришли!»; и он с сияющим лицом бестолково метался бы тогда от шкафчика с одеждой к гигиенту и обратно, возбужденный нежданно привалившим счастьем…

«Отари, к тебе пришли-и!..» Слабое эхо детской мечты… Это самое чувство — сладко-томящее предчувствие встречи — к нему пришли… И он замер, купаясь в неожиданном блаженстве.

…Причем совершенно беспричинном — он словно очнулся, осознав это. Но даже осознав, не перестал чувствовать… Бледно-синие сполохи впереди напоминали полярное сияние — по крайней мере, так оно представлялось по видеозаписям. Казалось бы, какой с него прок? А вот поди ж ты… Радостное возбуждение не проходило и не нарастало — грело угольком, будто так и надо. А тут еще эта тишина… Полное и несокрушимое спокойствие, словно и не было позади смятой в гармошку стальной переборки. Синий свет чуть пульсировал, словно живой — но тоже совершенно беззвучно, внушая мысль о сновидении. Отари целиком отдался своему недоумению: пробоины — да еще таких размеров! — не зарастают сами собой. Но все говорило о том, что именно так и случилось. Может, пока он кувыркался, кто-то подкрался из темноты и незаметно наложил заплату… Отари нервно хихикнул. Он ощущал щекочущее возбуждение во всем теле — как будто его наполняли мелкие пузырьки газа… Что-то вроде глубинного опьянения? «Брось-ка ты гадать, — посоветовал он сам себе, — иди да пощупай своими руками». И свет впереди запульсировал чуть почаще. «Ага, вот оно что… Теперь ты, голубчик, от меня не уйдешь!» — в веселом азарте решил человек и сделал шаг… Вернее, хотел сделать, совсем забыв о больной ноге — и тут же уткнулся носом в палубу. «Хорошее… обезболивающее… черт его возьми…» — прерывисто подумал он, оправляясь от внезапной боли. Кое-как поднявшись (в воде, слава богу, это нетрудно), он слегка надавил на голеностоп — опухоль хорошо прощупывалась сквозь костюм. Ступню надо вправлять, это ясно. Не ясно только, как. Постояв немного для передышки, он так ничего и не придумал — а тихо мерцающий синий свет манил к себе, притягивал… Держась рукой за поручень, Отари сделал шаг — вернее, подпрыгнул на одной ноге. Потом еще раз, приноравливаясь — так и пошел, почти поплыл к привораживающему свечению, сам себе напоминая мотылька, летящего на огонь. Меткое сравнение! Он представил себе обвешанного блоками жизнеобеспечения грузного мотылька, деловито ковыляющего к свечке. Фыркнув, попытался протереть рукой слезящиеся глаза, в очередной раз забыв о шлеме — тут уже не выдержал, согнулся пополам, давясь смехом от обуявшей его нервной щекотки. Отсмеявшись, только подивился странной реакции, но махнул рукой — психоаналитиков здесь, слава богу, нет, разбираться некому. Шагнув еще вперед, зацепился за что-то ногой и чуть не упал — в мерцающем свете смутно различалось громоздкое угловатое тело. Вглядевшись, узнал останки бравого «Онли». С виду невредимый, он лежал неподвижной холодной грудой, и синие сполохи, потеряв сверкающую летучесть, матово отсвечивали на броне. Наклонившись, Отари дотронулся до плоского темени — металл еще не остыл. Ветеран отвоевался… А через секунду стало ясно, что его убило.

…Едва слышный зуммер прозвучал почти кощунственно в этой мерцающей тишине. Ило не сразу припомнил давно привычный сигнал. Сотни раз он слышал этот зуммер во время тренировок — еще там, в интернате… Он подозрительно покосился на игру света — недаром она напомнила северное сияние. Ионизирующая радиация. Мотылек мог-таки обжечь крылья… Перепрыгнув останки робота (в ушах отдался смутный звон от подошвы, задевшей броню — как последний салют ударом меча о щит…), Ило повлек себя вперед, к источнику света. Ибо он был уверен, что робот исполнил приказ. Да так хорошо, что не бывать бы Отари в живых, если бы не это светозарное нечто… Зуммер прозвучал вновь, уже настойчивее — Отари не обратил на него внимания. Что же это все-таки излучает… «Онли» наверняка не ожидал ничего подобного — он, Отари, его не предупредил. Но все равно, для уничтожения боевого механизма, даже не прикрытого энергощитом, излучение должно было быть посильнее раз в сто. Давление, кстати, тоже — по всему выходит, свет этот не такой уж и бесплотный. Синее марево дрожало вокруг, ритмично мерцая в такт сердцу — это напоминало какую-то примитивную цветомузыку. Предметы вокруг стали расплываться и пропадать в световом дрожании. В проекторном поле шлема тревожно замигал красный сигнал — радиация превысила опасный уровень. Отари нашел в аптечке универсальный антидот и сразу ввел ударную дозу — если уж сквозь воду так жарит… Ни черта не видно в этом тумане! До борта, наверное, метров пять — Отари закрыл болезненно ноющие глаза, сморгнув выступившие слезы. Знакомый симптом. Только при чем здесь радиация? Он не успел ухватить почти уже оформившуюся догадку — колено уперлось во что-то твердое, и тихий, странно шелестящий голос возник словно ниоткуда, напугав чуть не до икоты: