Евгений Тарбеев - Дверь в небо, или Жизнь напрокат

Свиноподобный поедатель запихивал в себя все подряд, а гора перед ним не уменьшалась. Мне даже показалось, что на месте одного съеденного перед толстяком появлялось два новых бутерброда. Это еще больше распаляло его безмерный аппетит. Иначе говоря, он вошел в раж. Его рот не закрывался, превратился в бездонный раструб, куда руки отправляли один за одним свертки и высыпали содержимое их коробочек. Пузо толстяка не вмещалось в пространстве между сидением и краем стола. Она оплывало в стороны, но, похоже, что того беспокоило это мало.

Я через силу доедал бутерброд. Мой сосед, напротив, уминал не меньше других. Его заплывшие жиром глаза жадно рыскали по столу.

– Послушайте, – начал было я

– Не мешай. Я хочу есть, – произнес с набитым ртом толстомясый.

Не в силах вынести подобную картину, я поспешил наружу, дожевывая бутерброд на ходу. Выходя на улицу, услышал позади хлопок. Я обернулся. Объедала за соседним столом исчез. Он лопнул, оставив на сидении, столе и полу болотно-зеленые лужи с плавающими в них остатками не переваренной пищи.

К горлу мгновенно подкатила тошнота. Прикрыв рот ладонью, я поспешил убраться из обжираловки и выкинул недоеденный бутерброд. Он бы мне поперек горла встал. На объедки, отталкивая друг друга, накинулись оборванцы.

Я зашагал вверх по улице, глубоко вдыхая воздух, чтобы избавиться от тошноты. Через минуту навстречу мне попалась женщина необъятных размеров. Тяжелые складки жира выпирали из-под ее одежды как надувные резиновые круги и перекатывались при каждом шаге, а лицо ее словно вылепили из теста. Щеки почти закрывали глаза, сузив их до щелей. И от того создавалось впечатление, что она постоянно улыбалась своим широким ртом с пухлыми губами.

– Пойдем со мной, паренек, – по-приятельски обратилась она ко мне. – Я покажу тебе классный ресторанчик, где готовят удивительно вкусные свиные отбивные.

Я прикрыл рот, чтобы не вылить содержимое желудка прямо на нее, и проскочил мимо. Мадам недоуменно поглядела мне вслед и повернула за угол.

Как удар молнии поразила меня пришедшая мысль – тучная дама как две капли воды похожа на лопнувшего толстяка. Словно он возродился в женском теле, сохранив все свои привычки, и забыв, что минуту назад лопнул от обжорства.

Через дорогу я увидел сквер и направился туда, чтобы придти в чувства и успокоить бурю в животе. Вглубь сквера вела дорожка. Я пошел по ней, рассчитывая, что в месте отдыха должны располагаться скамейки.

Через пару минут я нашел одну, но она уже была занята небритым мужчиной с небрежно разбросанными длинными волосами и круглых очках. Незнакомец держал в руках веревку.

– Простите, у вас здесь свободно? – вежливо осведомился я.

– Какая разница, – ответил он. И я истолковал его слова, как разрешение разделить с ним место. Я присел на скамейку. Немного спустя спазмы тошноты отпустили, и я почувствовал себя значительно лучше.

Мужчина опустошенным взглядом смотрел перед собой. Потом сделал на веревке петлю, подергал ее, проверяя на прочность, и прямо в башмаках влез на скамью. Над ней нависала толстая ветвь дерева. Незнакомец несколько раз перекинул веревку через ветку и завязал один конец узлом, так что вниз свисал только второй, с петлей. Незнакомец, не обращая на меня никакого внимания, достал из кармана пиджака брусок мыла и начал натирать им петлю. Я оторопел. Его намерения стали для меня совершенно понятны.

– Что вы делаете? – вымолвил я.

Мне совершенно не улыбалось стать свидетелем суицида, хотя я недавно задавался вопросом, как такое возможно в этом измерении. Было даже интересно, как сводят счеты с жизнью на том свете. Но инстинкт сохранения жизни сильнее любопытства.

Видя, что мой вопрос не вызывает у мужчины никакой реакции, я тронул его за рукав. Самоубийца повернул осунувшееся лицо. По спине у меня пробежал холодок: он кого-то внешне напоминал. Странно. Я вспомнил насильника, который тоже показался мне знакомым. Они был такими разными и вместе с тем похожими. На кого же? Я подумал, что будет лучше, если поразмышлять об этом позже, не дожидаясь пока субъект на скамейке себя вздернет.

– Что вы делаете? – повторил я вопрос.

– А вы разве не видите? Я освобождаю мир от бездарности, очищаю его от посредственности и бесталанности.

– Неужели все так плохо?

– Гораздо хуже, чем вы могли бы представить. Я ни на что не способен и хочу освободиться от нестерпимых мук нереализованности, очистив путь дарованиям.