Генри Олди - Сын Ветра

Нет, в страхе Лусэро Шанвури не было ничего нормального. Страх накатывал волнами — астеничная, понижающая жизнедеятельность, угнетающая психику эмоция. Ветер усиливался, превращался в шторм. Каждая новая волна в гаснущем сознании антиса поднимала свой гребень выше предыдущей. Страх — ужас — паника. Тенденция выглядела ясней ясного, до паники было рукой подать. Беспорядочное сердцебиение, отметил Гюнтер с профессиональным хладнокровием. Пепельная бледность лица. Дыхание затруднено. Частичное окоченение мышц. Конвульсивные движения. Рефлекс иммобилизации.

Это агония.

Минута, другая, и то, что ещё оставалось от рассудка Лусэро Шанвури, захлебнулось бы в этом прибое. Гюнтер представил себе океан, бурю, чёрную воронку безнадёжности, затягивающую Папу Лусэро. Воронка подозрительно напоминала инфернальный цветок разрыва континуума — маркер выхода корабля из РПТ-манёвра. Умирающий нёсся по краю, вдоль пенной кромки, скатывался вниз, внутрь, к гибельному центру; от жизни к смерти тянулся отвратительно знакомый поводок, увлекая жертву на дно, и смерть, дурно воспитанная старуха с кремнёвым топором, скалилась жёлтой ухмылкой, приказывала, дёргала за свой конец поводка. Вкладывала костяные пальцы в рот, свистела так, что скалы на берегу рассыпа́лись прахом: раз, другой, третий.

Привлечение внимания, наказание, перехват моторики.

Некстати вспомнилось: оазис, прибежище бродяг на пути к Саркофагу, оборачивается кровавым водоворотом. В нём исчезает бедолага-криптид, жалкий и беспомощный…

Память? Видение? Шутки подсознания?

— Папа?

— Что, Натху?

— Ему плохо?

— Ему очень плохо. Хуже некуда.

Он солгал: Лусэро Шанвури делалось хуже с каждой секундой.

— Помочь?

— Нет! Не лезь!

Гюнтер закричал так, как умеют только менталы: изнутри и снаружи. Воображаемый оазис превратился в бункер, умирающий карлик — в брамайна-террориста. Вот на плечах у него повис мальчишка, кинувшийся на защиту отца, вот чужая смерть хлынула мальчишке в рот…

— Не лезь, пожалуйста!

— Хорошо, папа. Помоги ему сам.

— Как?

— Не знаю. Я ещё маленький.

Не хочу, подумал Гюнтер. Не могу. Не умею. Упасть пластом, спать вечность, и даже больше — вот что мне надо. Не умею. Не могу. Не хочу.

— Я попробую. Только ты не лезь.

— Ладно.

— Обещай мне!

— Обещаю.

Глубокий вдох ныряльщика, собравшегося на рекордную глубину. Погружение вышло двойственным: Гюнтер завис между лицевой стороной и изнанкой, материальной реальностью и галлюцинаторным комплексом. Кавалер Сандерсон, дудочник в пёстрых одеждах, козлоногий сатир со свирелью в руках — всё сразу, все сразу. Тело карлика замерцало, очертания его поплыли, делая из человека паука. Даже умирающий, паук был настолько страшен, что Гюнтер едва не грохнулся в обморок.

Не хочу. Не могу. Не умею.

Медленно, приказал Гюнтер-медик Гюнтеру-невротику. Нежно. В одно касание. Иначе господин Шанвури воспримет наши потуги как агрессию. Что произойдёт дальше, ты отлично представляешь. Нет, лучше не представляй. Здесь и так хватает причин для ужаса.

Мы никуда не спешим.

Даже если всё время мира сгорело дотла, мы никуда не спешим.

Слой за слоем, как капустные листья с кочерыжки, Гюнтер Сандерсон начал снимать бронированный доспех со своего разума. Таяли защитные барьеры: внешние и внутренние. После разрушения Саркофага это оказалось проще, чем он предполагал. Возможно, сформировался навык. На пользу делу шло и присутствие Натху — память о первом контакте с сыном придавала сил, утверждала, что невозможное возможно.

Ментал с обнажённым рассудком? Окажись рядом кто-нибудь из службы Т-безопасности Ларгитаса, он арестовал бы Гюнтера, вколол ему кси-подавитель — и препроводил в тюрьму для телепатов.

Ничего. Плевать. Всё хорошо.

Всё хорошо, пела дудочка, а может быть, свирель. Страха нет. Боли нет. Есть лишь покой и тишина. Мало? Ладно, добавим нотку грусти. Смотри, какая она светлая. Луч солнца запутался в виноградных листьях. Пятна на скамейке. Видишь? Всё хорошо, ты устал, пора отдохнуть. Свернись калачиком, спи вечность, и даже больше.

— Кто здесь?! — вскинулся паук.

Кто здесь, откликнулась паническая воронка. Ты ещё кто такой?!

Никто, улыбнулся Гюнтер. Никто, и звать никак.

— Доктор ван Фрассен, — позвал он той частью сознания, что оставалась снаружи. — Доктор, вы меня слышите?

В двухстах метрах от кавалера Сандерсона, скрытая зданием станции, вздрогнула Регина ван Фрассен. Вскинула голову, отстранилась от отца.