Джеймс Типтри-младший - Эффективное решение

Потенциальная угроза для нашего вида всегда проявлялась в тесной связи между поведенческими появлениями агрессии/хищничества и полового инстинкта у мужских особей. Эта тесная связь подтверждается: а) использованием одних и тех же нервно-мышечных проводящих путей во время охоты и сексуального преследования, хватания, сжимания и т. д.; б) сходными состояниями адренергического возбуждения, задействованными в обоих случаях. Подобная связь прослеживается также у мужских особей других видов, а у некоторых выражение агрессии и готовности спариваться взаимозаменяемы или сосуществуют; самый знакомый пример — домашний кот. Мужские особи многих видов во время полового акта кусаются, царапаются, давят лапами. У некоторых видов агрессия мужской особи необходима для наступления овуляции у женской.

У многих, если и не у всех видов, именно агрессия переходит в ухаживание, когда самка подает соответствующий сигнал (например, у трехиглой колюшки, а также зарянки). Если сигнал не поступает, самец атакует самку либо отгоняет ее.

Поэтому допустимо предположить, что нынешний кризис вызван неким веществом, возможно, вирусного или ферментного уровня, блокирующего механизм переключения у высших приматов. (Прим.: в последнее время гориллы и шимпанзе в зоопарках атакуют и убивают своих половых партнеров, макаки-резусы — нет.) Дисфункция выражается в отказе от брачного поведения и замене его насилием, то есть сексуальное возбуждение вызывает только агрессию и разряжается путем уничтожения объекта возбуждения.

В этой связи следует отметить, что именно это характерно для распространенной мужской функциональной патологии, когда убийство происходит в ответ на сексуальное желание и воспринимается как его удовлетворение.

Также следует подчеркнуть, что подобная связь между агрессией и спариванием наблюдается только у мужчин, у женщин она имеет иную природу (например, лордозный рефлекс).

Долгое время Алан просто сидел, сжимая мятый листок. Сухие, напыщенные шотландские фразы помогли ему очистить голову, несмотря на окружавшее со всех сторон безумие. Что ж, если загрязнение или что-то другое породило некое вещество, то его можно выделить, отфильтровать и обезвредить. Очень осторожно Алан позволил себе порассуждать об их с Анни сексуальности. И впрямь, по большей части их любовные игры представляли собой смягченную, вытесненную в область гениталий агрессию. Игру в хищника и жертву. Нет, нельзя думать об этом. В голову пришла фраза какого-то писателя: «В сексе всегда присутствует страх». Фриц Лейбер? Возможно, он говорил о страхе нарушения социальной дистанции, еще одном всегдашнем опасении.

Как бы то ни было, вот наше слабое звено, подумал Алан. Наша уязвимость. Ужасающее чувство правоты, которое он испытал, сжимая в руке нож, снова захлестнуло Алана. Как будто можно только так, а не иначе. Не это ли испытывали почкоеды Барни, совокупляясь с головами своих самок?

Прошло еще немало времени, прежде чем телесная нужда погнала Алана на поиски уборной. Внутри было пусто, только дверь дальней кабинки блокировал, как ему сперва показалось, какой-то ворох одежды. Лишь в следующий миг Алан разглядел лужу крови и синеватые холмики ягодиц. Он отпрянул назад и поспешил смешаться с толпой, сознавая, что он не первый, кто выскочил из уборной.

Ну разумеется. Любой сексуальный позыв, влечение к мальчику и мужчине в том числе.

Прежде чем войти в другую уборную, он некоторое время изучал входящих и выходящих.

Вернувшись на место, Алан уселся и стал ждать, снова и снова повторяя про себя: иди прямо в лабораторию, ни в коем случае не домой. До отлета оставалось три часа. Он молча сидел на двадцати шести градусах северной широты, восьмидесяти двух западной долготы и дышал, дышал, дышал…

Дорогой дневничок, что было! Папочка вернулся!!! Только вел себя очень чудно. Не отпустил такси, так и стоял в дверях, не дотронулся до меня и не позволил нам к нему подойти. (Чудно не в смысле клево, а в смысле странно.) Говорил, что должен что-то рассказать и что ему стало не лучше, а хуже. Говорил, переночую в лаборатории, но вы должны уехать. Анни, я больше себе не доверяю. С утра сядете в самолет и полетите к Марте. Я решила, он шутит. А как же мои танцы, и вообще тетя Марта живет в Уайтхорсе, а это дыра дырой! Я кричала, и мама кричала, а папа простонал: «Сейчас же!» А потом заплакал. Заплакал!!! Только тут я поняла, что это всерьез, и кинулась к нему, но мама меня оттащила. А потом я увидела у папы в руке этот жуткий нож! И тут мама заслонила меня собой и тоже зарыдала, словно ненормальная: «Ох, Алан, Алан!» И тогда я сказала: «Папочка, я никогда тебя не покину». Я чувствовала, это лучшее, что можно сказать в такой ситуации, и это было восхитительно, потому что папа так на меня посмотрел —и печально, и серьезно, —словно на взрослую, а вот мама вечно считает меня ребенком. Но тут мама все испортила, запричитала, что девочка ничего не соображает, беги, милый. И он убежал, крича: «Уезжайте! Садитесь в машину и уезжайте, пока я не вернулся!»