Питер Уоттс - Бетагемот [сборник litres]

Малика встревает:

– Погодите, вы о чем? Мне сказали, что кому-то нужна…

Тэми хмурится:

– Вам ничего не рассказали?

– Вам ничего не рассказали, – подытоживает Джордж.

Поэтому рассказывают они. Говорят о каком-то новом виде крошечной черной дыры («нерелятивистского типа»), такие теперь встречаются все чаще, но, к счастью, существуют недолго. Говорят о червоточинах и асимметричном излучении, о том, как повезло Малике Ридман, что она сейчас живет и дышит, сидя в этой комнате, а не превратилась в облачко пепла, парящее в реактивной струе, а ведь именно так бы все и было, если бы они полетели в другую сторону. Они говорят, что один конец космического шланга каким-то образом прошел через место, где Земля была двадцать лет назад; а другой буквально прошлой ночью задел атмосферу над восточной частью Тихого океана. Рейс ANA008 оказался не в том месте в целых двух временах и попал под обратный поток.

Они все это говорят, а Малика отвечает:

– Херня полная.

Поэтому Тэми и Джордж показывают ей роботов и беспилотные автомобили, и самопечатающиеся небоскребы, которые больше напоминают животных, чем машины. Подключают к самой невероятной ВР-установке, которую Малика когда-либо видела – в ней даже шлем не нужен, магниты и ультразвук передают звук и изображение прямо в мозг – и вдалбливают картинки чудес и отчаяния прямо в зрительную кору со скоростью 120 кадров в секунду. С каждым чудом все труднее притворяться, что это какой-то хитроумный развод. С каждым кошмаром все больше хочется, чтобы так оно и было. Но в конце концов, много времени не надо. Отрицание Малики раскалывается на куски, как стекло под ударом молотка.

Ей говорят, что сейчас 2037 год.

– Ничего себе.

– Да. Для вас это, должно быть, ужасный шок.

– Нет, странно, но настоящий шок в том, насколько… все это не шокирует.

2037-й. Две тысячи тридцать, сука, седьмой, а все идет так как, если бы кто-то взял кривую в случае обычного хода деятельности и прочертил ее на двадцать лет вперед.

– Знаете, что самое смешное? – Малика позволяет себе горько рассмеяться. – Я думала, что все становится лучше. Возобновляемые источники энергии берут верх. У нас есть беспилотные автомобили. ИИ снятся сны о котах. Я была такой глупой, думала, что у нас вроде как все получается.

– А все и получалось, – говорит ей Джордж. – Просто 2017-й стал началом Темного десятилетия.

– Неудивительно. Я видела инаугурацию. – Тут она понимает, что Джордж и Тэми тоже ее видели, хотя им тогда было лет десять. – Но у нас же был прогресс. Белый дом, может, и засунул голову себе в задницу, но все остальные приняли эстафету. Была же такая большая филантропическая организация, она еще выпустила список важных достижений, которые могут спасти мир, и выдавала деньги тем, кто первым добьется успеха.

– XPRIZE, – говорит Тэми.

– Да, она. Контора еще в деле?

– К несчастью, нет.

– У них было несколько прорывов в свое время, – говорит Джордж. – Первые коммерческие суборбитальные полеты в космос, первая техника для глубоководного микрокартирования. Первая машина для извлечения невербальных признаний из подозреваемых…

– Дело в том, – встревает Тэми, – что, когда ты в два раза увеличиваешь заряд батареи в машине, люди начинают ездить в четыре раза дольше. Сделай солнечную энергию в пять раз дешевле, и люди сообразят, как потреблять ее в десять раз больше. Вот ты получил яхту, о которой даже не мечтал; а потом сразу хочешь большое поместье.

– Хватай все что можешь, пока можешь, – говорит Малика. – Стратегия была прекрасной пятьдесят тысяч лет назад. Мозговой ствол… так и не выбрался из плейстоцена.

– Мне всегда было интересно, – Тэми вдруг жестко ухмыляется. Словно обвиняет. – Почему люди продолжают жрать пирожные и играть в «Передозировку знаменитостей» даже тогда, когда знают, что делают; когда видят, как растут пустыни, как поднимаются океаны, как пересыхают водоносные слои. Непонятно, почему они вообще не останавливаются.

– Вы серьезно? – Малика искоса смотрит на нее. – У вас все так плохо, а вы по-прежнему притворяетесь, что не понимаете, почему?

– Предположим, что вы нам сейчас всё расскажете, – говорит Джордж.

Малика вздыхает:

– У естественного отбора нет предвидения. Его заботит только то, что работает сейчас. Именно поэтому мы по большому счету думаем только об одном. О мгновенном вознаграждении. Больше сахара, больше секса, больше потребления. Наше нутро не верит в последствия. С его точки зрения будущего просто не существует.