Виктор Гончаров - Долина смерти. Век гигантов

Как бы там ни было, пятнадцать краснокожих и один коричневокожий — верхами, на отличных конях, с оружием — копьями, топорами и стрелами — не железными, а стальными, со стаей собак — в упомянутое солнечное утро выступили со двора. Их путь лежал по берегу реки — сначала на юг, потом, вместе с поворотом реки, — на запад. Всадники оживленно болтали; их лексикон значительно обогатился за счет русского языка не потому, что ученый медик, выгоняя из себя и из учеников по семь потов, вечерами занимался с ними русской речью, а в силу многочасовой ежедневной работы на дворе под руководством Николки, работы, которая проходила всегда с песнями, шутками и болтовней и которая, в смысле обогащения языка, давала несравненно больше, нежели всякие учебные филологические занятия.

Николка тоже болтал, ничуть не уступая в этом плиоценщикам. Он теперь свободно понимал их речь и так же свободно мог отвечать. Их разговор был легок, как семя одуванчика, и так же легко порхал с предмета на предмет; он никогда не касался «высоких» тем, и содержание его лишь отражало в себе самые конкретнейшие явления природы и действия самих плиоценщиков. До отвлеченностей они не дошли, зато могли свободно беседовать с цветами, деревьями, камнями, водой и с животными, как с подобными себе существами.

Первую половину пути кавалькада следовала шумно — с криками, песнями и хохотом, в начале второй — приумолкла: всадники проголодались. С собой они ничего не взяли, надеясь в пути поохотиться. Замолкнув, они хорошо сделали: коллективная болтовня разгоняла и мелкого и крупного зверя в окружности, по меньшей мере, одного километра. Но и численность самой экспедиции не благоприятствовала охоте. Надо было сделаться более незаметными.

Николка свернул от реки к обрыву, за ним, как за главным вожаком, последовала вся кавалькада. Обрыв у своего подножья окаймлялся по всей протяженности широким рвом, глубиной метра в два, — ров образовался в результате падения весенних вод, стекавших из леса. Его ширина позволяла всадникам ехать в три коня, высота, не закрывавшая голов, давала возможность наблюдать за берегом реки.

Дикари во время своего пребывания в «пещерной коммуне» привыкли к регулярному приему пищи, — к хорошему легко привыкаешь! — и если раньше они могли в течение двух и более суток свободно обходиться без пищи, теперь лишение ее, на протяжении даже двух часов, действовало на них угнетающе. Николка, как менее податливый материал в отношении всякого рода привычек и отвычек, — не он ли в лице своих предков миллион с лишком лет варился на огне всевозможных переделок? — Николка не унывал. И это он первым завидел мясо, много мяса в четверти километра от обрыва, склонившееся лесом двадцатичетырехконечных рогов к зеркалу многоводной реки.

— Стой! — скомандовал он категорическим шепотом.

Всадники замерли, шенкелями принуждая коней к тому же. Собаки, почуявшие мясо, осторожно-радостно зафыркали.

Николка быстро объяснил план атаки: надо рассыпаться цепью, не выходя из прикрывающего их рва, — так, чтобы между каждым звеном могло поместиться десять копий; по сигналу, по свистку Къколи, выскакивать из прикрытия — собак вперед, и мчать во весь опор к реке, стараясь отрезать оленю путь к лесу. В круг не смыкаться. Все время держаться полукругом, чтобы не перестрелять друг друга. Ну, айда!..

Пригнувшись к гриве коней, всадники безмолвно и бесшумно понеслись по рассыпчатому песку, сжимая копья в охотничье-радостном спазме. Мъмэм умчался раньше всех: ему поручено было возглавлять цепь на правом фланге. Николка остался на левом.

Маневр выполнен. — Свист. — Рванулась вперед собачья свора, за ней — лавой — лихая конница. Распластались кони, вихря копытом песок; затикали дикари, размахивая копьями… Олень на шум поднял тяжелую голову. О! Он нисколько не испугался! В нем было больше трех метров росту, расстояние между концами его рогов равнялось трем с половиной метрам. Это был плиоценовый, исполинский олень, а не какой-нибудь. Прежде чем испугаться, он еще посмотрит, заслуживает ли того враг. На разноголосую ватагу, цепью растянувшуюся по песку, он уставился испытующе. Враг не был страшен, но — многочисленен и видом — необыкновенен. Собаки — пустяк. Собаки убегут, разглядев, с кем им придется дело иметь. Олень, спокойно ступая, отошел от воды и вдруг — прянул стрелой навстречу необыкновенному врагу… В середине цепи находились Ркша, Гири и Трна; на них несся олень, низко склонив украшенную лесом острых пик гордую голову. Собаки, скуля, отступили перед остророгой громадиной. Всадники центра сдержали коней, фланги загнулись. На длине пяти лошадей Ркша, Гири и Трна метнули копья и, подняв лошадей на дыбы, схватились за луки. Громадина запнулась, получив два копья в спину и одно в грудь, но это — только мгновенье, в следующее — две собаки, осмелевшие на свое несчастье, взвились кверху и упали, пронзенные в десятках мест. Одновременно зачертили воздух копья и стрелы. Олень споткнулся, ослепленный и усеянный древками. Ркша бросился к нему с топором.