Первые стихи, которые я прочитал в своей жизни, — это татуировка на груди моего батьки:
Ах, зачем эта ночь
Так была хороша!..
Он работал линейным слесарем на Северо-кавказской железной дороге. Отца я очень любил и очень побаивался. Натура у него была романтическая, а внешность удивительно соответствовала внутренней сути: нос набок, голова в шрамах. Печатное слово казалось ему делом ума и рук не человеческих. Поэтому мою склонность к литературе и рисованию он не одобрял: «Что художник, что сапожник — пьяницы. Художником ты не будешь!»
Первые стихи я напечатал в 1934 году, когда мне сравнялось четырнадцать лет, в Краснодарской газете «Красное знамя»:
В нашей хате очень весело,
Света, зелени полно.
Ночь пришла и занавесила
Потемневшее окно.
Воевал. Три раза ранен.
Окончил Литературный институт имени М. Горького.
Первая книга стихов вышла в 1951 году в издательстве «Молодая гвардия». Последняя книга «След человеческий» (издательство «Советский писатель», 1966 г.) написана в жанре лад. Посвящена она душевной сути изобразительного искусства.
Скульптурой начал заниматься с большим опозданием. Мне было уже тридцать девять лет, когда впервые я взял нож и попробовал резать дерево.
Последние годы в Москве у меня, как у скульптора и художника, состоялось несколько персональных выставок.
Отец мой погиб давно, во время Отечественной войны, при обороне Севастополя, но несбыточное желание встретить его живым, показать ему свои книги, поводить его по залам своей выставки не покидает меня. Это, очевидно, потому, что я ослушался его в детстве и мне хочется оправдаться перед ним, перед человеком, романтическая натура которого сделала меня художником и стихотворцем.
Виктор Гончаров
Москва
Октябрь 1967 г.
«Мне ворон черный смерти не пророчил…»
Мне ворон черный смерти не пророчил,
Но ночь была,
И я упал в бою…
Свинцовых пуль трассирующий росчерк
Окончил биографию мою.
Сквозь грудь прошли
Расплавленные пули.
Последний стон зажав тисками скул,
Я чувствовал, как веки затянули
Открытую солдатскую тоску,
И как закат, отброшенный за хаты,
Швырнул в глаза кровавые круги,
И как с меня угрюмые солдаты
Неосторожно сняли сапоги…
Но я друзей не оскорбил упреком.
Мне все равно. Мне не топтать дорог.
А им — вперед. А им в бою жестоком
Не обойтись без кирзовых сапог.
1944
«Больной, как будто бы гранату…»
Больной, как будто бы гранату,
Бутылку бромную берет,
И снова сонную палату
Корежит хриплое: «Вперед!»
Он все идет в свою атаку,
Он все зовет друзей с собой…
Наверно, был хороший бой!
Хирург и тот чуть-чуть не плакал
И, чтоб избавиться от слез,
Какой-то бред о бреде нес.
Когда же вечер языкатый
Оближет пыльную панель,
Внесут кого-то к нам в палату
На ту же самую постель!
1944
«Когда тебя бессонной ночью…»
Когда тебя бессонной ночью
Снарядный визг в окоп швырнет,
И ты поймешь, что жизнь короче,
Чем южной звездочки полет, —
Пусть, славя жизнь, и ночь, и осень,
Отбой горнисты протрубят, —
Глотая кровь, ты сам попросишь
Своих друзей добить тебя.
Но не добьют… Внесут в палату,
Дадут железных капель пить,
Наложат гипс, и в белых латах,
Как памятник, ты станешь жить.
И выходят!.. Как из пеленок,
Ты в жизнь шагнешь из простыней, —
Нетерпеливый, как ребенок,
Спешащий к матери своей.
1945
«Скоро, скоро я домой поеду…»
Скоро, скоро я домой поеду,
И земля закружится в окне.
И в купе какой-то непоседа
Заведет беседу о войне.
Будет любоваться им девчонка,
Восхищаясь радугой наград.
Мимо окон будет литься тонкий,
Слабо обозначенный закат.
Я не стану прерывать беседу,
Но и разговор не поддержу.
Я своей соседке и соседу
За победу выпить предложу
И за то, что скоро я увижу
Небольшую мельничную гать,
Бурей покореженную крышу,
Бедами обиженную мать.
Низенькая, щуплая, без силы,
Жизнь свою высчитывает в днях.
Ей война, как сдачу, возвратила
Пулями побитого меня.
Читать дальше