Николай Бойков - Залив белого призрака

— А что обозначает это название — «наутилус», капитан?

— Я читал, но не понял. Так называлась морская раковина, красивая, как подсолнух.

— А почему назвали подсолнухом морскую раковину, сэр? — Колька улыбался и ждал ответа. — Подводная лодка не тонет, как раковина, и не рассыпается, как подсолнух в семечки, почему назвали?

— Я не знаю. Надо учиться.

— Учиться, учиться. Ты ещё скажи, что надо писать грамотно. А как правильно: подсолнух или падсолнух? Потому что под солнцем или потому что падает семечками?

— Колюнчик, — смеется Жека, — а как писать: молоко или малако?

— Как-как? Всё равно белое, — смеётся Колюнчик, сдаваясь Женьке. — Я с тобой спорить не могу. Эх, пирожок бы сейчас. Мы к обеду вернёмся, командир?

— Да-а, устроила нам бабуля ловушку, поймала на пирожки.

— Какую ловушку, Жека?

— Такую. Нам поход кругосветный сорвала, романтику пирожками прикормила — оторваться не можем, аппетит домой тянет, — сокрушается командир, но берёт себя в руки и говорит здраво: прямо по курсу открылась земля. Надо высадить экспедицию, познакомиться с аборигенами, показать им, как зажигаются спички и как пекут в углях картошку — надо двигать цивилизацию к звёздам.

— А почему к звёздам, сэр? К Земле?

— Сначала — к Земле, а потом — к звёздам. Так уж принято. Сначала идут пешком, потом едут на верблюдах или на машинах, а потом мы полетим на Луну.

— Разве туда летают?

— Я в библиотеке видел две книжки «Полёт на Луну» и «Человек с Луны».

— Да ну-у-у?

— Но взять домой мне их не разрешили. Я их в библиотеке читать буду, сяду у книжной полки и прочитаю.

— И мы с Колюней? — спрашиваю я.

— Я потом расскажу, и мы улетим. Обязательно.

— А зачем улетать обязательно? Самолёт улетает и прилетает? Грачи — улетают и прилетают?

«Ласточка с весною в сени к нам летит…», — пропела Жека.

— Эх, не знаете. — Славка тяжело вздохнул. — Взрослые говорили, что народу после войны нарождается столько, что города переполнятся, и всем станет тесно, как во взрослой бане по субботам, когда тазиков не хватает. Больше, чем деревьев в лесу.

— Деревьев сколько ни сажай, а поле все равно останется, — сказал Колюнчик рассудительно, и все согласились. Кроме командира. Потому что у него своё мнение:

— А ты в городе был? А на демонстрации видел? А когда матросы в кино идут — видел, сколько их сразу бывает? Улица дрожит от топота. Сквозь строй не пройти — затопчут.

— Тогда и картошки на всех не хватит. И хлеба в магазине…

— Правильно, Жека, соображаешь.

— А тогда и имён на всех не хватит! Как звать? Славка, Женька, Колька? Сколько?

— Умные, да? Это, когда людей мало, как у нас в классе, тогда все друг друга по имени зовут и на улицах здороваются, а в городе — никто никого не знает. И никто не здоровается.

— Не может быть?

— А в армии, когда в строю и много, по порядку номеров зовут.

— Как?

— По команде: по порядку номеров — рассчитайсь! Первый, второй, третий… пятый…

— Какой пятый, нас всего четверо. Надо говорить: четвертый, расчёт окончен.

— Пятый нам не помешал бы, был бы подменой на весла, сэр? Я его сам придумаю, а! — Колька рад улыбнуться и выделиться.

— Был бы, дылда, два лба, балда… Тогда и грести за него сам будешь, ясно?

— Пятый понял, командир.

— Колюнчик за двоих выгребет, — говорю я совершенно уверенный в нём.

Колька улыбается мне и Жеке и не может сдержать чувств:

— Конечно. С другом всегда легче и всегда получится. А я люблю, когда у меня получается. Даже, если я это только придумаю. Я так придумаю — всем весело будет! Так легче!

Смутно доносится голос доктора-психа:

— Вы не можете этого помнить…

— Я помню…

— Куда они делись?

— Кто?

— Колюнчик…

— Колюнчик погиб. Когда вырос и стал подводником. Наглотался радиации в реакторном отсеке атомного ракетоносца…

— Зачем наглотался?

— Ты псих или дурак, док? Он спасал океан и друзей…

— Вы не можете этого помнить, вашу память стерилизовали и чистили…

— А коллективное бессознание? Вы же сами говорили про коллективное сознание, доктор?

— Я говорил? Это великий Юнг говорил о бессознательном коллективном знании, которое в мифах и религиях хранит реальные архетипы прошлого, как психологический порядок формирования импульсов жизни.

— Не импульсов, а импульс-слов!

— Но в вас не осталось здоровых генов, только радужный цвет эмоций, как у бабочек. Вы выпали из будущего, как проданный в гарем евнух. Аналитики Фрейд и Юнг…