Джордж Энгланд - Незанятый мир

— Смотри! Сундук!

Да, не что иное, как сундук, стояло перед ними: кедровый ящик, рассохшийся и потрескавшийся, вздувшийся, но сохранивший свои формы. Медные оковки и замок и поныне ясно виднелись в свете факела, который поднес к сундуку инженер, пусть их тронули прозелень и ржавчина за эти невероятно долгие годы. Одного усилия могучих рук Стерна оказалось достаточно, чтобы перевернуть сундук. И, опрокинувшись, тот развалился, стал грудой изъеденных червями щеп, окутанных облачком трухи. Наружу выкатились меха. Великое множество. Черные, желтые, в полоску, шкуры гризли, барса, рыси и даже бенгальского тигра.

— Ура! — вскричал инженер, подхватив первый, второй, а затем и третий. — Почти нетронуты. Некоторые небольшие изъяны не в счет. Теперь у нас есть одежда и постели. Каково? Может, это слишком тепло для нынешней погоды, но нам выбирать не приходится. Как тебе понравится такое? — И он накинул на плечи Беатрис тигровую шкуру. — Великолепно, — изрек он, отступив на шаг-другой и подняв факел, чтобы лучше ее разглядеть. — Если я найду большую золотую фибулу, чтобы скрепить это у плеча, вы будете точь-в-точь как царица джунглей. Разве что великолепней.

Он попытался рассмеяться своим словам, но веселье вышло натужным, ибо к нему не располагала обстановка. Но необычный наряд подчеркнул красоту женщины и придал ей первозданный варварский оттенок. Ее серые глаза ярко сияли в свете факела. Чистые, глубокие и суровые, они глядели на инженера. Чудесные волосы, в беспорядке разбросанные поверх рыжего в темную полосу наряда, волнующе с ним контрастировали. Ее безупречное тело, теперь полускрытое, наводящее на мысли о дриадах и прочих языческих образах, воспламенило в инженере атавистическую страсть. С мгновение он не посмел изречь ни слова, а лишь вновь склонился над обломками сундука и продолжил поиски. Его внимание привлекла шкура полярного медведя. Он отобрал ее. Бросив ее себе через плечо, он встал.

— Пошли, — произнес он, приложив усилие, чтобы голос прозвучал тверже. — Пошли, нам пора. Света надолго не хватит. А нам нужно найти еду и питье, прежде чем спирт иссякнет, для нас сейчас важнее всего практические вопросы, что бы и как ни обернулось. Идем.

Судьба им благоприятствовала. В том, что осталось от маленького бакалейного киоска ближе к концу аркады у почтового отделения, они наткнулись на ряд съестных припасов в стеклянных банках. Консервы в жестянках давным-давно сгинули. Но неподвластное времени стекло сохранило самые отменные фрукты и овощи, мелко наструганную говядину и прочее в превосходном состоянии. А что еще лучше, они отыскали упаковку с минеральной водой. Сама упаковочная клеть рассыпалась прахом, но четырнадцать бутылок с водой были как новенькие.

— Положи три или четыре в мой мех сюда, — распорядился Стерн. — А теперь эти банки. Вот так. Завтра спустимся и все приберем. А пока что нам достаточно. Что же, пошли опять к лестнице. — И они двинулись в обратный путь.

— А костер ты так и оставишь? — спросила Беатрис, когда они проходили середину аркады.

— Да, он не может причинить вреда. Здесь ему не распространиться, вокруг только старый металл и цемент. Кроме того, потушить его — много мороки.

Они покинули это унылое место и начали изнурительный подъем. Не менее полутора часов прошло, пока они не вернулись к себе. Оба устали до предела. Прежде чем они поднялись чуть более чем наполовину, иссякла последняя капля спирта. Последние несколько сот футов пришлось одолевать медленно, осторожно, на ощупь, в неверном свете неполной луны, проникавшем сквозь паутину на окнах или бреши в стенах.

Наконец, ибо все однажды приходит к концу, измотанные и почти бездыханные, они отыскали свое убежище. И вскоре, облаченные в наряды дикарей, сели ужинать. Аллан Стерн, инженер-консультант, и Беатрис Кендрик, стенографистка, ныне король и королева владений, охвативших, как они боялись, весь белый свет, сидели вместе у маленького огонька из гнилых деревяшек, мерцавшего на разрушенном полу. Они ели руками и пили из горлышка без стеснения. И предавались странным рассуждениям, мечтам, проектам, то развивая мысль ровно и отрешенно, а то вдруг, чуть повысив голос от волнения, внезапно вырвавшимися сбивчивыми словами. Так прошел час. Ночь сгустилась вокруг, ведя их к новому дню. Огонь поник и угас, они мало что могли в него подбросить. Луна зашла. Ее бледный свет все слабел и слабел, пробегая по захламленному полу. И наконец, Стерн у себя в кабинете, а Беатрис в приемной завернулись в меха и устроились на ночлег. Несмотря на многолетний транс, из которого они лишь недавно вынырнули, их сморила необычайная усталость. И все же долго после того, как Беатрис крепко уснула, Стерн лежал, одолеваемый необычными мыслями, пылкими и страстными, здесь, в непроницаемой тьме.