Джин Вульф - Герой как верволк

По словам Эммитта Пенделтона, время действия рассказа — незадолго до 2060 года. Для обсуждения текста, возможно, будет полезным определиться, действительно ли высший класс, «чьё генетическое наследие было исправлено для познания и мира», отличается по происхождению от «людей» — Пола и его новообретённой семьи, хищников. Полисмен, совершающий обход, был возвышен из чего-то вроде собаки: «Полисмен кивал лохматой головой, улыбаясь, греясь в чувстве признания, одобрения тех, кто возвысил его из животного состояния. (…) Полисмен был слишком туп, слишком неразумен, чтобы внешний облик одурачил его так же, как и его господ». Имея таких псевдоразумных зверей, чтобы выполнять чёрную работу, господа могут сосредоточиться на книгах и абстрактных идеалах (Пенделтон рассказывает, как его отца ударили книгой из-за мольб о еде).

Разумеется, повествовательная точка зрения, которая склоняется к Полу в качестве «человека», создаёт соотносительные утверждения, вроде «Сам он жил там же, где его родила мать, высоко в доме, построенном, когда господами были люди». Очевидно, что господа тоже считают себя людьми, а Пола и его гено́м — просто дурным сном, который следует подавить и забыть. Пол утверждает, что они боятся сносить старые здания, опасаясь вернуть к осознанной памяти и к жизни прежние, вырожденческие времена.

Высказывания женщины со сломанной шеей порой немного таинственны: «не думала, что вы действительно существовали. (…) Я мертва, знаешь ли. (…) Мертва. (…) Никогда, никогда, никогда. Ещё год, и всё было бы в порядке. (…) Я думала, вы все исчезли… Все исчезли — давным-давно, как дурной сон». Когда она говорит «Странная эволюция. Человек стал пищей для людей», он выходит из себя — концепция и само слово «эволюция» чужды ему.

Чем питаются господа? Является ли малиновый порошок, что застывает, будучи извлечённым из коробочки в форме луны, исключительно наркотиком, который можно вдохнуть, без какой-либо питательной ценности? Очевидно, что господа считают себя людьми, а прежний гено́м чем-то, что лучше забыть.

Первостепенным вопросом в тексте становится то, что за генетический процесс предоставил «господам» эти псионические силы, а также позволяет им жить после того, как сломаны их шеи, и выживать, не имея для пропитания сельскохозяйственных культур или животных. Довольно интересно, что в конце рассказа появляется четырёхмерный портрет Хуго де Фриза, изображающий его развитие до смерти, а затем снова к возрождению в виде делящейся клетки. Работа де Фриза с ослинником Ламарка ( Oenothera lamarckiana , он же примула вечерняя, Evening Primrose ) немного отличалась от теории постепенной эволюции Дарвина в том, что постулировала быстрое изменение через мутацию. (Он также работал с гибридизацией растений и полиплоидией, которые, по моему мнению, абсолютно необходимы для сколь-нибудь существенного понимания «Книги Короткого Солнца» Вулфа.) Работа де Фриза в какой-то степени имеет дело с сальтацией (очень сильными изменениями от одного поколения к следующему), которую мы и видим в действии в рассказе, когда оба класса — и высший и низший — верят, что являются людьми, но отличаются друг от друга настолько, что относятся, по сути, к разным биологическим видам. [12] Сальтация (от лат. saltus — скачок) — внезапное и сильное изменение организма в результате одной или нескольких мутаций, которые приводят к появлению нового вида, резко отличающегося от представителей родительского вида. Сальтационные теории предлагались в качестве альтернативы дарвинизму, согласно которому эволюция происходит постепенно. Именно сальтационистом был Ламарк, сторонником идей которого был Вулф: «Давайте не будем винить Бога за всё. Я также верю в ламаркизм, в той форме как его выдвинул Ламарк. (Ламаркизм, представленный в стандартных учебниках, на самом деле — лысенковщина, соломенное чучело, созданное противниками ламаркизма, он откровенно ложен и легко опровергается.) В этом нет никакого парадокса: ламаркизм и дарвинизм не являются взаимоисключающими, разве что политически» (Из эссе «Солнце Гелиоскопа»).

Деревья также были модифицированы, чтобы излучать собственный свет: «аромат ночных цветов наполнял воздух парка, а деревья, растущие вдоль тропинок, светились голубоватым светом, который сами же и вырабатывали; в городе, за пределами последней живой изгороди, огромные здания, новые и старые, казались горами, подсвеченными изнутри».