Йен Макдональд - Дорога запустения [= Дорога отчаяния] [litres]

Ветер нарастал, нарывался, молотил с остервенением – предвестник бурых пылевихрей, что прочешут всю Великую Пустыню. Буря бушевала на пустых землях: ураган летающих игл, ярость молний. Притягиваемые Кристальными Ферротропами стрелы-молнии сокрушали их и взрывали их, превращая в черную, гонимую ветром пудру. Надвигалась Великая Пылевая Буря, делаясь больше, сильнее, голоднее с каждым метром, отвоеванным у дюнных полей. Раэль Манделья-мл. прижал сына к груди и побежал, обгоняя бурю. Иглы пыли стегали его, когда он протиснулся в дверь своего дома.

– Быстро, быстро, идет Большая Пыль, – заорал он. Сын и мать обернули головы платками, надели рукавицы и вошли в обжигающую наждачную бурю, чтобы загнать скот в стойло и затворить окна. Большая Пыль принялась давить Дорогу Запустения с воем и воплями демонов. Воздух сразу же стал мутным, колким, мертвым. Пронзительно визжа, ураганный песок содрал каждый сантиметр надменной краски, отшлифовав и обнажив стены до древесины и металла. Деревья были обструганы и раздроблены на спички; стальные опоры ветряных насосов лучились серебристым светом. Буря язвила и раскалывала черные ромбы гелиоколлекторов, и не успел наступить полдень, как их темные стеклянные лица разбились в гоняемую ураганом щебенку.

Ночью пылевая буря не унялась. Квай Чен Пак лежала на родильной кровати с младенцем Араном, слепо искавшим сосок, слушала стоны рыщущего по черепице ветра и вскрикивала от страха: ей вдруг стало казаться, что все демоны весьма демонического прошлого Дороги Запустения голосят, возжелав ее человеческой плоти. Санта-Экатрина и Раэль-мл. иррационально панических криков не слышали. Они при свечах искали в продуваемых ветром комнатах и подвалах Эву, которая исчезла, когда буря обрушилась на дом Манделий. Раэль-мл. боялся, что она мертвы и обглодана до кости, но Санта-Экатрина заметила мерцающий гобелен, и ее охватил странный и кошмарный страх. Ей помстилось, что буря ворвалась в дом и размалывает ее косточки в песок. Она подозревала, но никогда не говорила об этом, ибо не была в том уверена, что Эва Манделья перешла в гобелен и тем самым возвратилась в начало истории Дороги Запустения.

Пять дней бичевала пылевая буря Дорогу Запустения. Ветер резвился меж покинутых гостиниц и закусочных, продувал насквозь треснувшее яйцо купола Базилики Полного Умерщвления, крутил воронки вокруг гудевших стальных труб Стальтауна, играл на водопроводных внутренностях как на фисгармонии. Заносил пылью скелеты и рухнувшие стены, превращал поля в дюны, стирал дома в порошок. Расколол пенек скального дома д-ра Алимантандо, разметал книги, инструменты, половики, кухонную утварь, аксессуары для ванной, эсхатометры, танатоскопы до краев земли. Ветер дул, и дул, и дул, и камень за камнем, кирпич за кирпичом, песчинка за песчинкой, пылинка за пылинкой разнес всю Дорогу Запустения. Ветер пытался унести особняк Манделий; он тараторил и царапался, срывал черепицу с крыши и подбрасывал ее высоко-высоко, нагонял страх и ярость на укрывшуюся внутри семью, что денно и нощно страшилась порыва, который снесет крышу, порвет стены и бросит людей, нагих и мягких, на ножи бури.

Так минули пять дней, а на шестое утро Раэль Манделья-мл. расслышал поверх стенающего ветра какой-то шум. То был локомотивный свисток. Не очень громкий, почти не отличимый от посвиста ветра, но если уж ты его услышал, ошибиться невозможно.

– Поезд, поезд! – закричал Раэль-мл., подгоняя мать, жену и сына в круговерти рассовывания вещей по картонным чемоданам. – Мы спасемся! – Ветер сжалился и ослабел настолько, чтобы они, задрапировавшись в платки и тяжелые бурнусы, высунули носы в пылевую бурю. Раэль-мл. выпустил животных из стойла. Ламы, козы, свиньи, куры бросились в пыль и исчезли. Ох, подумал он, что с ними станет? Потом семья вслепую, наплевав на пыль, наощупь пробиралась по удушливым улицам разоренного города к железнодорожным путям. Там они присели и стали слушать пение песка на полированных рельсах.

Дороги Запустения больше не было. Ветер сдул все. Не было домов, не было улиц, не было полей, не было гостиниц и трактиров, не было Бога и Маммоны; все стало как в самом начале: голая скала и сталь. Изгнанники ждали, и ждали, и ждали. Дважды Раэль-мл. решал, что слышит свисток локомотива, дважды подскакивал в предвкушении, дважды разочаровывался. Ветер делался вялым, оранжевая муть – проницаемой. Младенец Аран Манделья журчал и кряхтел. Квай Чен Пак прижимала его к себе и кормила грудью, оградив от мира ветрозащитной одеждой.