Фредерик Пол - Походка пьяницы. Чума питонов

— Только двадцать? — требовательно спросил Конут, внезапно встревожившись. — А что с остальными?

Рейм хищно улыбнулся.

— Понимаю, — проговорил Конут, рассматривая странное противоречие: мертвый бессмертный. Это лучше, сказал он себе, чем мертвая планета.

Он не стал здесь задерживаться. Он хотел видеть Лусиллу. Рейм уже позвонил в городок и сообщил Конуту, что с ней все в порядке, она еще спит; но Конуту необходимо было убедиться самому.

Когда полицейский вертолет доставил Конута в университетский городок, шел проливной дождь. Конут побежал по мокрой траве, озираясь вокруг. Трава была измята и замусорена, по разбитым окнам Медцентра можно было определить место, где толпа чуть не ворвалась внутрь. Он поспешил дальше, мимо лагеря аборигенов, теперь опустевшего, мимо Административного корпуса, мимо памятного места гибели Карла и клиники, где умер Эгерт. Дождь нес с собой едкий дым костров, разожженных в городе.

Но гроза подходила к концу, и сквозь тучи уже проглядывало солнце.

Конут вошел в свою комнату, Лусилла зашевелилась и проснулась. Она выглядела совершенно спокойной и улыбнулась ему.

— Я знала, ты вернешься, — сказала она.

Конут обнял ее, но даже в этот момент не мог забыть о словах Рейма: из пьяного невнятного лепета бессмертных выяснилось нечто очень важное: число людей с зарождающимися телепатическими способностями было гораздо больше, чем Конут предполагал. Но они вовсе не были "неудачными попытками природы".

Они действительно существовали. Мутация, породившая Эста Кира, породила уже много миллионов ему подобных, и с ними уже нельзя было справиться, убивая или подталкивая их к смерти. И, что самое важное, все они были долгоживущими. Этот ген доминировал и теперь встречался так часто, что вскоре таким станет все человечество. Вот какое будущее едва не погубили бессмертные, защищая свою власть и привилегии от Конута, Лусиллы и других, с кем они не хотели делиться.

— Я знала, ты вернешься, — снова прошептала Лусилла.

— Я же обещал. Я буду возвращаться всегда. — И Конут задумался над тем, как сказать ей, что слово "всегда" внезапно обрело для них новый смысл.

— Эй, Чандлер, — ухмыльнулся надзиратель Ларри Грани, — ставлю пятьдесят против одного, что тебя осудят. Как думаешь, а?

— Пошел к черту, — огрызнулся Чандлер.

— Ну, давай, выкладывай. Что ты приготовил судье?

Чандлер не ответил. Он даже не взглянул на тюремщика. Человека, находящегося на полпути в преисподнюю, уже не волнует чье-либо мнение.

— Теперь слушай, — произнес надзиратель. — Возможно, тебе вскоре удастся приобрести несколько друзей. Что скажешь? У тебя будет в десять раз больше шансов, если ты сознаешься. Ну, как?

— С какой стати? Я не виновен.

— О да, конечно, но если ты признаешь свою вину — и отдашься на милость суда… Нет? Ну, тогда черт с тобой.

Надзиратель стоял в дверях, ковыряя в носу, с неодобрением поглядывая на Чандлера. Ерунда. Чандлер начинал привыкать к этому.

Трудно было поверить в то, что на дворе — конец двадцатого столетия… Третье десятилетие Атомного века, эра космических полетов. Конечно, в последнее время мало что от этого сохранилось.

"Интересно, — спросил себя Чандлер, — о чем сейчас думает экспедиция на Марсе, ожидая корабль со сменой, который опаздывает уже на год или на два… Если, конечно, допустить, что они еще живы…"

— Через минуту ты отправишься туда, Чандлер, — произнес Гранц, — и тогда уже будет слишком поздно. Будь человеком, скажи, что ты задумал?

— Мне нечего тебе сказать, — ответил Чандлер, — я не виновен.

— Ты собираешься защищаться таким образом? — настаивал тюремщик.

— Да, я собираюсь защищаться именно так.

— Ну, ну. Они расправятся с тобой. Можешь не сомневаться.

Чандлер покачал головой, что означало: другого пути у меня нет. Гранц с сомнением уставился на него. Чандлер медленно повернулся, испытывая при этом сильную боль. "Жаль, что нет часов", — подумал он, хотя следить за временем уже не имело смысла.

Если бы пять лет тому назад, до появления демонов, когда Чандлер участвовал в создании телеметрической аппаратуры для научно-исследовательской станции на Ганимеде, кто-то сказал ему, что его жизнь будет висеть на волоске на процессе по обвинению в черной магии, он бы не поверил. Нет, даже не это. Его обвиняли не в черной магии. Ему предстояло ответить за более тяжкое преступление — неучастие в ней.