Фредерик Пол - Походка пьяницы

Конут родился в 2166 году. В свои тридцать лет он уже профессор математики, посвятивший себя теории чисел. Основное его занятие – чтение лекций по курсу «Мнемоника [1]чисел» в крупнейшем университете мира. Конут полностью поглощен этой темой и лишь изредка позволяет себе отвлечься, предаваясь абстрактным, расплывчатым мечтам о девушках.

Это не удивительно. Ведь Конут не женат и не может не страдать от одиночества.

Его маленькая комнатка на восемнадцатом этаже Башни Математиков ничем не отличается от множества соседних спален – те же лиловые стены и кремовый потолок, но если бы вы оказались здесь этим ранним утром, вы обратили бы внимание на странные звуки – не то шорох, не то слабое жужжание. Дело не в дыхании спящего Конута. Еле слышный шорох доносится от электрического будильника: как-то раз его уронили на пол, и за погнутый корпус стала задевать шестеренка. Еще один будильник издает нечто вроде ворчливого жужжания.

Шума могло быть гораздо больше, для такой маленькой спальни будильников, пожалуй, многовато; их даже не два, а пять! И все заведены на одно время.

Взглянув на спящего, вы нашли бы его довольно привлекательным. Только немного бледным – такая бледность обычно вызывает сочувствие у девушек, которые обязательно бы решили, что он нуждается в женской заботе, прогулках на свежем воздухе, усиленном питании и положительных эмоциях. Конуту же подобные мысли и в голову не приходят. Однако в последнее время он ощущает смутное беспокойство, не в силах понять, чего именно ему недостает.

Еще два месяца назад все было в порядке, и вдруг его захлестнуло необъяснимое и непроходящее чувство неблагополучия, разлада.

Скоро семь пятнадцать, будильники вот-вот зазвонят. Конут долго возился с ними, настраивая в унисон: заводил, проверял, переставлял стрелки – и теперь можно не сомневаться, что звонки прозвучат с интервалом не более четверти минуты.

Но одного он не учел: побывавший на полу будильник приобрел дурную привычку прочищать себе горло, слабо лязгая чуть раньше положенного. Еле слышный, но неожиданный звук потревожил Конута, однако не разбудил его. Конут приоткрыл глаза и сразу же закрыл их. Спустя мгновение, не сознавая, что делает, он откинул одеяло и сел на кровати.

Если бы вы были бесстрастным наблюдателем или уподобились одному из портретов, украшающих спальню Конга (например, Лейбницу в большом завитом парике со старинной гравюры Фике), вы бы увидели, как молодой человек поднялся с постели и с закрытыми глазами медленно двинулся к распахнутому окну.

Если бы портреты могли помнить все, что им довелось увидеть из своих тесных рам, вы, как один из них, припомнили бы, что Конут уже проделывал однажды такой фокус и едва не выпал из окна. Кажется, на этот раз он может преуспеть.

Попытка самоубийства. Девятая за последние пятьдесят дней.

Если бы портреты были наделены эмоциями, вы, временно пребывая одним из них, испытали бы чувство сожаления, глядя на Конута, – ведь его толкает к смерти не сознательный выбор, он совсем не хочет умирать и, придя в себя, не может понять причины своих поступков.

Действительность неохотно проникала в сознание Конута сквозь пелену сна. Ему казалось, будто он с трудом балансирует на краю страшной бездны и вот-вот сорвется вниз, и в этот момент до него донесся чей-то оклик. Лицо Конута исказилось, он невнятно забормотал и открыл глаза.

Под ним была пустота, почти две сотни футов, – он стоял на подоконнике и смотрел на прямоугольник двора с высоты восемнадцати этажей, отделявших его от земли. От неожиданности Конут пошатнулся и едва не вывалился наружу. На его счастье, в комнате оказался спаситель, по-видимому, он-то и разбудил Конута своим криком. Этот человек схватил его за руку и грубо втащил в комнату.

И тут, как хорошо слаженный хор, в пять голосов грянули будильники. Еще мгновение – и к ним присоединились трели стоявшего в изголовье телефона; подчиняясь автоматическому таймеру, вспыхнули светильники под потолком, а настольная лампа сменила трубку на более яркую и направила свет на подушку Конута.

– С вами все в порядке?

Ошарашенный Конут понял, что вопрос обращен к нему, и рявкнул:

– Конечно, разве не заметно?

Он наконец осознал, что ему чудом удалось избежать гибели; сердце бешено колотилось, вены наполнились адреналином. Ощущение собственного бессилия вызвало вспышку злобы.