Фредерик Пол - Граница земли. Дедушка сорвиголова

И тут щупальца Тритона задергались стремительно, и он снова принялся тянуть Грациэлу прочь, быстрее чем прежде.

- Грациэла идти сейчас, да! - прогудел он. - Идти сейчас, идти сейчас, да, да!

- Тритон, стой! - крикнула она, колотя руками по холодной бесчувственной плоти. Но кальмар только повторял:

- Идти, идти, идти, сейчас, сейчас, сейчас, да, да! А потом:

- Кальмар-человек здесь, да! Кальмар-человек съест Грациэла, да! Грациэла идти, да, да!

И он изверг струю черной жидкости, чтобы придать им скорости…

И Грациэла Наварро, пытающаяся понять, что так расстроило кальмара, краем глаза увидела что-то в провале стены башни, и это что-то, казалось, приближалось к ней. Только краем глаза, а потом черное облако, извергнутое кальмаром, скрыло все, и уже нельзя было понять, что же это было…

Но то, чем это показалось, что успела увидеть Грациэла в тот момент, когда Тритон увлекал ее вместе с ее морскими санями прочь, было - человеческой фигурой.

Обнаженная человеческая фигура - нагая и ничем не защищенная от чудовищного давления глубин.

Фигура женщины - женщины, командовавшей исчезнувшей исследовательской подлодкой, Веры Доорн; а во лбу у нее сверкало алым огнем что-то, что более всего походило на огромный драгоценный камень.

Так в первый раз Грациэла Наварро увидела - хотя еще не знала, что видит - первый крохотный осколок Вечного.

Когда я жила во плоти, я жила в городе под водой. Когда я жила во плоти, я любила, работала и искала знаний.

Теперь я живу в Вечном, и я обрела все знание.

Я по-прежнему люблю. Я люблю всех тех, кто, как и я, служат Вечному, подобно рукам и инструментам: моллюсков и рыб, морских рачков и огромных китов. Они все - нечто меньше, чем я (подобно тому, как я - лишь частичка Вечного), но все же я люблю их, ибо в Вечном едины все, ибо все воссоединились в нем…

Навсегда.

Я по-прежнему люблю и тех, кого я любила, когда жила в теле Веры Доорн. И, если смогу, я спасу их, и все мы будем жить в Вечном, все мы воссоединимся в нем…

Навсегда.

Когда машина Ньюта Блюстоуна с эскортом мотоциклистов в шлемах из Полиции Мира миновала контрольные пункты Дома Кваггера, Блюстоун, к своему собственному удивлению, почувствовал облегчение.

Их вылазка не была удачной. Более половины грузовиков, следовавших за ним, были пусты. Во второй год с того момента, как Комета Сикара сорвала озоновый доспех с планеты, оставив ее обнаженной под жгучими беспощадными лучами солнца, на Земле уже не оставалось почти ничего. А потому экспедиция Лорда Кваггера, отправившаяся «собирать налоги», обнаружила слишком мало того, что можно было собрать, и за это немногое им часто приходилось драться.

Но в стенах Дома Кваггера был совершенно другой мир.

Во времена, когда о комете еще ничего не было слышно, Блюстоун и помыслить не мог, что когда-нибудь будет радоваться тому, что снова возвращается в Дом Кваггера. Теперь, тем не менее, даже заграждения из проволоки выглядели для него как-то успокаивающе; даже еле заметные акульи морды ракет в своих шахтах и установленные на склонах горы пулеметы - все это, подумал Блюстоун, было предназначено не для него и не для его партии, которые были и оставались верными слугами Лорда Кваггера. А внутри…

Внутри Дом Кваггера выглядел так, словно не было этих двух лет, словно земля вокруг вовсе не была опустошена и выжжена дотла. Воздух был прохладным и чистым за этими громадными прочными воротами, а в коридорах, по которым он шел, стояли цветы.

Опустошение, последовавшее за падением Кометы Сикара, не затронуло никого в Доме Кваггера - кроме одного человека.

Этим человеком оказался сам Лорд Кваггер. За более чем год со времен Кометы Сикара Лорд Кваггер еще больше раздался вширь и стал так жирен, что его доктора со слезами на глазах умоляли его поменьше есть, заниматься физическими упражнениями - словом, сделать хоть что-нибудь. Не то чтобы они так любили Лорда Кваггера - попросту они любили жизнь. Они знали, что случится с ними, если - нет, когда! - перегрузки окажутся слишком большими для сердца, и оно начнет отказывать. Но лицо его более не походило на маску толстого клоуна: щеки обвисли так же, как и тройной подбородок; кожа стала серой, глаза - тусклыми. Даже все его бахвальство куда-то улетучилось вместе с дикими и бессмысленными планами захвата владений его пропавших кузенов.

Когда Ньюта Блюстоуна допустили в приемный покой, он обнаружил Кваггера, восседающим на троне; Лорд Кваггер более всего напоминал мешок жира, завернутый в многослойный шелк, а вокруг него подпрыгивала и суетилась Анджи, шипя и бормоча ругательства в адрес слуг. Но когда вошел Блюстоун, Кваггер поднял голову и с надеждой посмотрел на него.