Джек Вэнс - Шато д'Иф и другие повести

Через две недели Рэч уже передвигался по нескольким отведенным ему комнатам, не спотыкаясь и не опрокидывая мебель. Это не означало, что он видел вещи такими, какими они представлялись ему прежде. По сути дела, ему приходилось заново учиться видеть, причем в мире, устроенном в четыре раза сложнее. Тем не менее, если бы Рэч надеялся на что-либо, кроме отчаянной схватки с врагами и скорой ужасной смерти, он, может быть, даже получал бы какое-то удовольствие от процесса обучения.

Теперь, вопреки всему, его постоянно изумляли и очаровывали цвета, тона и оттенки – обжигающие, прохладные, угрюмые, пламенные, мистические. Окраска всего, что он видел, придавала миру новый, чудесный вид.

Человеческий глаз различает красные, оранжевые, желтые, зеленые, синие и фиолетовые тона. Рэч различал шесть дополнительных цветов – три инфракрасных и три ультрафиолетовых. Кроме того, существовала особая полоса частот, к которой были чувствительны его двести глаз – она соответствовала величественному туманному цвету, далеко выходившему за рамки человеческого восприятия. Рэч определял частоты видимых им цветов с помощью полученного от доктора Плогетца спектроскопа.

Он подробно разъяснил врачу, весьма интересовавшемуся всеми наблюдениями Рэча, свое восприятие особого высокочастотного цвета. Плогетц предложил называть этот цвет «калихромом» – словом греческого происхождения. Рэч не возражал, так как фалидское наименование этого цвета фонетически выражалось последовательностью звуков, воспринимавшейся приблизительно как «зз-за-ммм», в связи с чем записывать этот термин на классной доске, установленной врачом, было бы неудобно. Другие дополнительные цвета они обозначали как «ИК-1», «ИК-2», «ИК-3», «УФ-1», «УФ-2» и «УФ-3».

Даже вид на город из окна казался Рэчу поразительным; достаточно было наблюдать за изменением оттенков неба – оно больше не было голубым, оно воспринималось как синее с ультрафиолетовыми оттенками 1 и 2. Многоэтажные башни больше не были башнями. Искаженные фалидским зрительным восприятием, они представлялись Рэчу уродливыми веретенообразными сооружениями, а небольшие обтекаемые аэромобили, раньше казавшиеся Рэчу изящными и элегантными, теперь превратились в приплюснутые, бесформенные силуэты. По сути дела, ничто не выглядело, как раньше. Фалидские глаза и фалидский нервный узел придавали всему другую внешность.

Мужчины и женщины потеряли человеческий облик и сатирически преобразились в маленьких снующих, покрытых оспинами тварей с плоскими, влажными, неприятными лицами.

Потерю нормального человеческого восприятия, однако, компенсировали новые возможности, развившиеся вследствие пересадки мозга или на основе унаследованных скрытых талантов.

Будучи неспособен воспринимать людей по-прежнему, истолковывать выражения их лиц, интонации их голосов и сотни заметных только с человеческой точки зрения характеристик поведения и жестикуляции, мало-помалу Рэч обнаружил, что он, тем не менее, ощущал внутреннее эмоциональное состояние окружающих. Может быть, это была способность, присущая всем живым существам – а может быть, она была свойственна только фалидам, и Рэч пользовался ею благодаря оставшимся у него в голове фалидским нервным узлам.

Он так и не сумел найти ответ на этот вопрос; так или иначе, Рэч безошибочно сознавал, что красавицу мисс Элдер охватывали приступы отвращения и страха, когда обязанности заставляли ее приближаться к нему, и что доктор Плогетц – олицетворение беспристрастного, скрупулезного исследователя – не испытывал к нему практически никаких чувств, кроме острого любопытства.

Дополнительное замешательство у Рэча вызывало то обстоятельство, что теперь мисс Элдер вовсе не казалась ему красавицей. Он помнил, какой она была прежде – великолепной женщиной с блестящими темными волосами, большими нежными глазами и фигурой, стройной и гибкой, как плакучая ива. Отныне в его двухстах глазах мисс Элдер выглядела как бледное двуногое существо с лицом, напоминавшим глубоководную шар-рыбу, а ее формы представлялись не более приятными, чем кусок сырой печени.

Когда же Рэч смотрел на себя в зеркало – о чудо из чудес! – он созерцал, как утверждали его глаза, бесконечно более возвышенное, прекрасное существо: высокое, статное, изящное! Как изумительно блестел его панцирь, как грациозно двигались щупальца! А его благородный лик – с проницательно обозревающими горизонты сотнями глаз, с острым, готовым нанести смертельный удар клювом, с великолепными симметричными губчатыми выростами, покрытыми жесткой щетиной! Его наружность можно было назвать почти царственной.