Римма Кошурникова - Тропы «Уральского следопыта»

Это сопоставление настолько поразительно — Солнце и болезни! — что люди, знакомившиеся с трудами ученого, повергались в изумление. Не надо забывать — работы Чижевского выходили хоть и не в столь далекие от нас 20-е, 30-е годы, но как то время в науке отличается от нашего.

Сейчас, отправляя космические корабли в запланетные путешествия, ученые чутко прислушиваются к «пульсу вселенной». Ни один полет не может состояться без учета «поведения» Солнца, исследования космического излучения. Но тогда люди были так далеки от космоса!

Доказательство Чижевского связи Солнца и Земли, проявляющееся в зависимости биосферы от солнцедеятельности, «поражали своей несуразностью». В лучшем случае о работе ученого молчали или им удивлялись. Но чаще всего они встречали ничем не прикрытую насмешку. Пятнышки на Солнце и болезни людей? Что может быть нелепее? Это, мягко выражаясь, неуместное дилетантство… Разве Чижевскому неизвестно, что болезнь — явление социальное? Зачем лезть на небо за объяснениями земных причин? Измените условия жизни здесь, на планете, — эпидемии как рукой снимет!..

Профессор Чижевский хорошо знал, что болезнь — явление социальное. Но как можно суживать вопрос до такой степени? Как можно живые организмы Земли, в том числе человека, вырывать из внешней среды? Но мало кто к подобным речам прислушивался. Еще меньше было людей, которые соглашались с ученым.

Неудивительно поэтому, что главный труд жизни замечательного исследователя «Эпидемические катастрофы и периодическая деятельность Солнца» вышел в 1930 году на правах рукописи в количестве 300 экземпляров.

Вот он держит в руках эту скромно изданную книжку — результат его пятнадцатилетних неустанных и любимых трудов. Противоречивые чувства борются в нем: радость увидеть свой труд напечатанным и горечь от того, что он напечатан. Но радости больше — от добрых слов, написанных в предисловии издательства… Да, да! Все так — «исследования русского ученого привлекали живое внимание европейских и американских ученых различных специальностей — от биологов и медиков до историков и социологов».

Но, пожалуй, оно скорее выражает доброе отношение к нему, автору, чем освещает истинное положение вещей. Вот они, эти строчки, которых не могли не написать: «Работы автора вызвали в научной широкой прессе критические статьи и оживленную полемику».

Как деликатно сказано! Он благодарен издателям и за деликатность…

И все-таки работа напечатана! Ее прочтут люди, подумают, оценят, опровергнут — но прочтут!..

С тех пор прошло сорок лет. Сегодня мы не можем не отметить очень важного обстоятельства. Работа Чижевского была издана «Всероссийским обществом врачей-гомеопатов». Издатели сумели заглянуть в будущее. Смотрите, как современно звучат слова, написанные в 1930 году в предисловии:

«Убеждаясь в том, что между вспышками эпидемий и вспышками Солнца имеется определенное соответствие, мы получаем возможность эпидемического прогноза на годы вперед, и с этой точки зрения исследования А. Л. Чижевского имеют совершенно исключительное социальное значение. Следовательно, работы А. Л. Чижевского в данном пункте выходят из рамок узко научного значения и вплотную соприкасаются с повседневной и практической жизнью человека.

…Не будет лишним здесь отметить, что и астрономия, под влиянием исследований А. Л. Чижевского, приобретает новое, повседневное, практическое значение, важное и существенное для каждого человека, поскольку астрономические явления оказывают воздействие на состояние здоровья, как это устанавливает наш ученый».

Но, увы, так думали единицы. Их поддержка была тем ценна, что это были замечательные ученые, люди передовых взглядов. С великой признательностью Чижевский часто повторял их имена: академик В. И. Вернадский, академик Д. К. Заболотный, академик П. П. Лазарев, К. Э. Циолковский, академик А. В. Леонтович, профессор А. А. Садов и некоторые другие ученые. И все-таки это были единицы…

Однако сам ученый не сомневался в своей правоте. О мужестве Чижевского можно судить по тому, что, несмотря на фактическое замалчивание его трудов, несмотря на подчас необъективную критику, он был убежден — его идеи будут признаны. Пусть не сейчас, пусть понадобятся десятки лет, но идеи его перестанут называться фантазиями…

Но как все это его и огорчало! Как мучительно было пробиваться через «исключительную мертвенную медлительность проникновения новых идей в мозг человека»! Мужественный ученый наедине с собой, в стихах, признавался: