Артур Дойль - Затерянный мир; Отравленный пояс; Рассказы о профессоре Челленджере; Туманная земля

— Понимаю вас. Но я-то стою на твердой почве.

— Твердой! — вскричал Мервин. — Боже, какая наивность! Однако мне пора ехать в типографию — сегодня вечером выходит моя газета. У нас небольшой тираж — всего десять тысяч, не то, что у вас, плутократов утренней прессы, и я практически один делаю номер.

— Но вы хотели меня от чего-то предостеречь?

— Да, действительно, — худое энергичное лицо Мер-вина посерьезнело. — Если у вас есть твердые религиозные убеждения или укоренившиеся предрассудки, из-за которых вы можете, изучив феномен, разнести его в пух и прах, не лезьте в это дело вовсе — опасно.

— Что вы имеете в виду?

— Они терпимы к честным сомнениям, непредвзятой критике, но если им вредят, они становятся опасны.

— Кто это «они»?

— Кто? Не знаю, как их называть. Духи, психические субстанции или астральные тела. Как хотите. Не важно, кто они — великодушные или злые, несут возмездие или воздают добро. Главное — они существуют.

— Что за чушь, Мервин!

— Не будьте так самоуверенны, Мелоун.

— Ерунда! Вновь оживилась средневековая чертовщина. Как может такой человек, как вы, верить в эту галиматью!

Мервин улыбнулся своей неподражаемой улыбкой, но глаза его, пытливо смотревшие из-под густых светлых бровей, оставались серьезными.

— Не исключено, что вы измените свое мнение. Этот феномен обладает весьма странными свойствами. Хочу как друг предостеречь вас.

— Я весь внимание.

Ободренный словами журналиста, Мервин приступил к рассказу. Он знал нескольких людей, которые легкомысленно отнеслись к потусторонним силам, вели двойную игру и серьезно поплатились за это. Среди них были судьи, которые выносили несправедливые приговоры, основываясь на предвзятом мнении; журналисты, писавшие сенсации ради лживых материалов, бросавшие тень на спиритическое движение; или их коллеги, бравшие интервью у медиумов с заведомой целью их высмеять; просто любопытствующие, которые при первом знакомстве с явлением путались и отшатывались, осудив его, хотя в глубине души понимали, что столкнулись с чем-то серьезным.

— Уверяю вас, подобным образом можно объяснить любой трагический случай. Предположим, мистер Джонс назвал Рафаэля мазилой и вскоре после этого умер от грудной жабы. Следовательно, критиковать Рафаэля опасно? Если следовать вашей логике…

— Думайте, как хотите.

— А вот другой пример. Возьмем Моргейта. Но он преуспевает, вот и профессорское звание недавно получил.

— Честный враг — совсем другое дело. Никому не запрещается иметь другие убеждения.

— А что вы скажете о Моргане, который разоблачил несколько медиумов?

— Они были мошенниками, и он только сослужил добрую службу движению.

— А Фальконер! А знаете ли вы что-нибудь о его частной жизни? Нет? Уверяю вас, он получил по заслугам. И не знает за что. Но как-нибудь эти джентльмены, сопоставив факты, возможно, что-нибудь поймут. Правда, будет уже поздно.

И Мервин рассказал страшную историю о человеке, употребившем свой незаурядный талант на то, чтобы пригвоздить спиритизм к позорному столбу, хотя и не сомневался в честности исповедующих его людей. Он поступил так из корыстных соображений. Конец этой истории был настолько страшен, что Мелоун взорвался.

— Прекратите, Мервин, — выкрикнул он с негодованием. — Я напишу то, что думаю, — меня ничем не собьешь. И не пытайтесь запугать, ни вы, ни ваши духи — никто не заставит меня изменить свое мнение.

— Никто вас не заставлял…

— А как прикажете вас понимать? То, что вы говорите — суеверие чистой воды. Будь это правдой, вас всех надо было бы привлечь к суду.

— Привлекали и не раз. Но мы здесь ни при чем. Однако, Мелоун, я только предупредил, а там — дело ваше. Поступайте, как считаете нужным. Всего доброго! Всегда можете застать меня в «Доуне». Звоните.

Существует один безошибочный прием, позволяющий со стопроцентной точностью выяснить, есть ли в интересующем вас человеке ирландская кровь. Поставьте его перед вращающейся дверью, с одной стороны которой написано «к себе», а с другой — «от себя». Англичанин — существо разумное — поступит, как ему подсказывают. Ирландец же, в котором чувство независимости всегда берет верх над здравым смыслом, обязательно сделает наоборот. То же самое случилось и с Мелоуном. Предостережение, сделанное Мервином из самых лучших побуждений, пробудило в журналисте дух противоречия.

Поэтому, когда он заехал за Энид, чтобы вместе с ней отправиться на сеанс к Болсоуверу, зародившаяся было в нем симпатия к спиритуалистам заметно поубавилась. Провожая молодых людей, Челленджер весь изошелся в насмешках, его лицо приняло выражение, появлявшееся у него в особенно озорном настроении — борода торчала вперед, глаза были полузакрыты, а брови топорщились.