Александр Янтер - На суше и на море - 1978

Пожалуй, было бы неверно сказать, что окраина столицы утопает в зелени; скорее этот район можно назвать обжитыми джунглями, которые насквозь пронизаны светом и наполнены удивительно свежим воздухом. В черте города вдоль асфальтированной дороги нам попадались луга с высокой сочной травой, мы видели банановые деревья с гроздьями висящих плодов, на пальмах — кокосовые орехи, высоко, под самым небом, под зонтами из длинных и широких пальмовых листьев.

До вечера мы бродили по городу и его окрестностям. И первое впечатление от острова определило в дальнейшем формирование образа Таити, навсегда оставшегося в памяти. Пальмовые рощи у самой воды, скалы, возвышающиеся над расположенной возле самого берега дорогой, хижины, виллы, отели — все залито солнцем. После дождя в воздухе бродят густые запахи земли, трав, цветов, океана. Чуть стемнеет — в тишине вечера рождается и не утихает ни на минуту журчание цикад. А где-то рядом в черной темноте, будто огромное животное, ворочается и вздыхает океан… Назавтра с рассветом мы отправились на шлюпке на необитаемый атолл. Был полный штиль, гладкая поверхность океана мирно сверкала в утреннем свете. Подвесной мотор бодро гнал легкую посудину из стеклопластика, и скоро мы увидели маленький островок, зеленый и кудрявый, как клумба. В центре его — тропический лес, окруженный полосой кораллового песка — прекрасным природным пляжем.

Мы сошли на берег. Тишина, нарушаемая лишь невнятным шепотом набегающих на песок волн. Чистый прозрачный воздух и яркое солнце…

Безжизненный берег? Только на первый взгляд. Вот дырки в песке, проделанные пальмовыми крабами. Один из них, вытащенный на свет божий, испуганно вытягивает свои глаза-перископы. А это что? По песку довольно резво, переваливаясь этакой морской походкой, ковыляет ракушка. Приглядываюсь: из-под панциря подозрительно торчат кривые ноги… Так вот ты кто, голубчик! Краб-отшельник, позаимствовавший одежду с чужого плеча! Я дотрагиваюсь до него. Молниеносно, как и следует по тревоге, он прячется внутрь панциря, складывая свои ноги так компактно, будто специально тренировался…

Мы заглянули в лес, обошли весь островок, потом принялись нырять в прибрежной полосе. На дне разноцветные кусты кораллов перемежались своеобразным ковром из водорослей, кое-где на голых песчаных прогалинках попадались небольшие темные овальные ракушки величиной с пятикопеечную монету. Каури! Они не только красивы, они удивительны тем, что океан с его всюду проникающей, неуничтожимой жизнью перед ними бессилен. Каури в отличие от других больших и малых раковин ничем не обрастают. Здесь, рядом с замшелыми собратьями других видов, они весело блестят своими темно-коричневыми в светлых пятнышках спинками, сверкают, будто тщательно отполированное дерево или покрытый темной глазурью фарфор. Недаром в древности каури служили деньгами у полинезийцев. Вероятно, еще и потому, что эти ракушки нечасто попадаются. Я выбрался на берег и в изнеможении плюхнулся на песок. Слегка веял ветерок, солнце ласково припекало. Я закрыл глаза и… задремал. Произошло это так быстро, без всякого перехода от бодрствования ко сну, что в моем мозгу разом оборвалась связь с стоящим…

В своей каюте я подошел к иллюминатору и увидел, что снаружи еще темно. Стекло покрыто толстым слоем плотного мохнатого инея. Я открыл иллюминатор, и с холодным воздухом в каюту пришли скупые звуки рассвета. Вот она, сплошь забитая льдом, бухта Золотой Рог, из которой мы скоро должны уйти. Рядом с нами темный силуэт дока. Огни, зеленый и красный, тихо отражаются в черной полынье. Никакого движения. Дальше, над извилистой кромкой сопки, — темное, постепенно светлеющее небо. А вот сквозь лед храбро пробивается рейсовый катер, оставляя за собой черную мерцающую дорогу. Желтыми глазами горят над самой водой его круглые иллюминаторы…

Я услышал шорох, тихий, как шипение, — будто где-то сыпался песок. Тело мое еще спало, но сновидение уже исчезло, еще немного — и я проснулся, открыл глаза и высоко над собой увидел кроны кокосовых пальм… Золотой Рог, февраль — господи, как далеко и как давно это было! И верится-то в это уже с трудом, ведь здесь вечное солнце, теплый океан, песок…

Тут я вспомнил о шорохе и вскочил на ноги: рядом, на расстоянии шага от меня, змеился по песку продолговатый характерный след. Я посмотрел чуть дальше: в тени кустарниковых зарослей мелькнула черно-белая пятнистая шкура змеи — она была толщиной в руку. Противный холодок пробежал по моей спине, остатки сна исчезли мгновенно, и потом до конца дня я все не мог забыть об этом происшествии.