Александр Казанцев - «На суше и на море» - 83. Фантастика

Солнце нещадно палило.

Я шел к лесу. Густая зеленая стена манила прохладой.

Голова кружилась от медвяных запахов. В хлебах, колыхавшихся вокруг, маячили васильки.

Лес был смешанный. Ели тянули вниз мохнатые лапы, заботливо прикрывая себя до самой земли. Рядом будто беззвучно тряслись в неуемном хохоте жизнерадостные и легкомысленные осины. А поодаль, казалось, хмуро и отчужденно размышляли о чем-то дубы.

По сторонам дороги то появлялись, то пропадали березки, словно девушки в белых платьях играли в прятки. Синеокие, светлокосые, смешливые… Возьмут за руку и утащат в свой хоровод, чтобы снова стал молодым…

Великий Гете семидесяти четырех лет создал знаменитую «Марианбадскую элегию» — тайную песню о своей любви к девятнадцатилетней Ульрике, легкой, восторженной, белокурой…

И тут я увидел… другую девятнадцатилетнюю!..

Профиль — как на древней камее! Тяжелый узел волос на затылке вороненой сталью блестит на солнце. Стрельчатые ресницы устремлены туда же, куда и внимательный взгляд.

Я опешил. Остановился.

Можно понять Фауста, продавшего за молодость душу дьяволу! Не о себе ли думал Гете, создавая своего бессмертного доктора? Спустя семь лет после нежной и горькой, как запах черемухи, вспышки чувств к кроткой девушке!

Девушка сидела перед мольбертом.

Оглянулась и вовсе не кротко, а насмешливо взглянула на меня.

Должно быть, лицо мое было удивленным, когда я рассматривал изображение на холсте.

Прохладный лес только что манил меня густой зеленой тенью, а здесь он… пылал!

Огненный смерч перелетал с дерева на дерево. Высокие стволы взвивались факелами. Дым стелился по земле, и сквозь него просвечивали злые языки пламени, подкрадываясь по иссохшей траве к очередной зеленой жертве.

— Что это? — изумленно спросил я, забыв «закон гор» и все слова приветствия.

— Стихия! — ответила художница, пожав обнаженными скульптурными плечами. И вытерла кисточку тряпкой.

— Простите, — начал я. — Понимаю, непосвященным полработы не показывают. Но может быть, вы сделаете для меня исключение? — И я назвал себя.

Она улыбнулась.

— Фантаст должен понять меня.

— В чем?

— В желании увидеть то, чего нет.

— В игре воображения?

— Если хотите. Кстати, это уже не половина работы. Это — законченный этюд.

— Законченный? Он никогда не будет закончен! — запротестовал я. — Деревья горят! Я слышу их треск. Ваш холст говорит! Кричит!

— В самом деле?

— Клянусь самой фантазией!

— В таком случае он ваш.

— Что?!

— Я дарю вам холст. У меня на родине принято дарить гостю то, что ему понравилось.

— Я ваш гость?

— Конечно. Это мой дом! Здесь все мое: лес, поле, воздух! И вы пришли ко мне. А я, Тамара Неидзе из Тбилиси, студентка. И я приду к вам, чтобы узнать, что расскажет вам мой холст. Приду, если позволите, с ребятами, которым обязана тем, что написала на холсте. Я познакомилась с ними тоже на этюдах в лесу, но далеко отсюда. Идет?

Она говорила с очаровательным кавказским акцентом, выделяя отдельные слова и тем придавая им весомость. Мне ничего не оставалось делать, как принять княжеский дар.

— Спасибо, княжна! Да пылает ваш талант, как этот изображенный вами пожар!

И я двинулся дальше по лесу с удивительным подарком в руках.

Медвяные запахи или что-то еще окончательно вскружили мне голову. Ну как не понять Гете?

Правда, придется за все это платить. К счастью, не дьяволу, а моей будущей гостье, платить рассказом о ее поразительном холсте.

Придет ли она одна? Или со знакомыми, как обещала?

И вот я сижу перед натянутым на раму полотном. Мне кажется, что от него пышет жаром. До боли жаль горящие деревья. И я как-то бессознательно поставил рядом ведро с водой. Хотелось даже окатиться с головы до ног!

Кто не вглядывался зачарованно в живое пламя костра? Для меня на картине огонь, перелетавший с дерева на дерево, был таким же живым, жадным, жгучим. И попадавшие в его раскаленные лапы стволы извивались, как от боли, корчились, загорались с треском, с пальбой, рассыпая снопы искр, от каждой из них вспыхивал новый язычок пламени, разбухал, наливался алой краской и превращался в ревущий факел с черной дымящейся шапкой.