Андрей Ракитин - Миссотельский романс [СИ]

Заиграли менуэт. Побежала вниз Анжелика. Пары тронулись, сплетая руки… Шорох муаров, треск свечей, осыпающиеся цветочные лепестки… У Лив часто забилось сердце. Его не может быть здесь! Рибейра взял ее за руку.

— Идемте танцевать.

— Я… не умею…

Но он повлек ее за собой. Ливия куталась в шарф, дрожа от ночного сквозняка и смущения. Казалась себе смешной и неловкой, старомодно одетой. И не понимала, как он будет танцевать — не видя… Они спустились в зал, когда менуэт уже кончился, и музыканты настраивали инструменты. Лив вдруг увидела, что женщины глядят на Руиса с восхищением, а он шел высокий, стройный, с властно поднятой головой, ведя Лив под руку… если бы не повязка… Он улыбнулся жесткими губами и притянул Лив к себе, сжимая ее ладошку в тонкой перчатке уверенной рукой. Музыка отыграла первые такты, и он, дождавшись, вступил в ее ритм. Танцующие раздвигались перед ними, глядя растерянно, но Лив уже не было дела до них, его руки держали и вели, и теперь уже она была незряча и повиновалась ему, а скрипка все тянула теплую нежную ноту… Танец был бесконечен. Ноги подгибались и сладко кружилась голова. Лив даже не поняла, что музыка замолчала, и он, мягко поддерживая, ведет ее к колонне. И не знала, что никто не танцевал, а все глядели на них.

Слуга притянул поднос. Лив проглотила вино залпом и закашлялась, смущенно поднося ко рту платок.

Они танцевали, бродили в саду, прыгали через костры, и не заметили, что ночь поворачивает к рассвету. Потом Родриго позвали. Он вежливо извинился перед Лив и ушел. За ним, поцеловав ей руку, ушел граф Арман.

Ливия побежала к себе. Совсем пьяная от вина и жары, с кружащейся головой. Локоны развились, щеки горели, шарф и подол платья летели за ней. Она едва не сбила кого-то по дороге и на ходу извинившись и смеясь, ворвалась в покой. Остановилась перед зеркалом, пытаясь сглотнуть.

— Ливия Харт, ты пропала!

Они стояли на щите маяка, и за их плечами разливалось праздничное сияние. Восходило солнце. Прозрачным огнем просвечивал снег Миссоты, а море становилось похожим на раскаленный золотой лист. Лучи корабельных мачт упирались в небо. Дотлевал огоньками лампионов сонный парк, осыпались с цветочных гирлянд лепестки. Родриго обнимал Лив за плечи, она прижималась к нему, ежась от предутреннего холодка. Над гребнями замковых крыш с ленивым скрипом вращались флюгера. Замок спал. Лив устало вздохнула, прислоняя ладошкой рот. Ей хотелось потереть обожженную ногу. И совсем закрывались глаза. Она беспомощно хлопала ими, стараясь проснуться.

— Милая моя девочка… — сказал он с тихой нежностью. — Сейчас вы пойдете спать, уткнетесь щекой в подушку, и вам будут сниться славные теплые сны. И я перестану вас тревожить… Надолго.

Лив старалась поднять голову, но напрасно — та беспомощно клонилась к плечу.

— Я не понимаю, — прошептала она. — Я, видимо, очень глупая… и сплю…

Он стоял лицом к морю. Где-то за морем лежало Подлунье…

— Лив, я уезжаю сегодня.

Ее ресницы обиженно дрогнули.

— Это правда, — ответил он на невысказанный вопрос. Колесо долга покатилось, и не одному из них не дано было его остановить. Их время кончилось. Утро, грохот кареты, хлопок ворот, расцветающие на мачтах паруса… Он повернул ее к себе и взял за руку. Что-то укололо ее, она поднесла к лицу его пальцы и, близоруко щурилась на незнакомое кольцо: камень в острых витках серебра, шлющий лиловые и алые отблески. Ее губы отчаянно дрогнули. Она поняла, где-то в сердце почувствовала, что расстаются — навсегда. Что бы ни говорил и как бы ни утешал он ее теперь. Слезы побежали сами собой, вспрыгнув на ресницы и размывая пудру на щеках. Она захлебывалась ими, стараясь, чтобы он не услышал. Но он догадался, как догадывался всегда, он видел ее насквозь.

— Не плачьте, маленький герольд, не надо плакать.

И тогда она сказала, точно бросаясь в омут:

— Ты никогда не видел меня. Ты не узнаешь меня, когда вернешься, — и сама перепугалась того, что наделала. И не успела ничего исправить. Потому что он рванул с лица повязку. И она увидела его глаза. Зеленые, как снег Миссотской вершины.