Кирилл Берендеев - Мир внутри

А еще, немного позже, когда я закончил поиск и начал путешествие, мне пришло в голову жестокая мысль: даже хорошо, что он не вернулся. Ни в восьмидесятом, ни в восемьдесят втором. Совсем. Возвращение сакрального чревато почти неизбежным падением былого кумира, я, уже подросший, уже позабывший, снова столкнулся с ним, пытаясь вернуть утраченную связь, только тщетно. Да, мы нашли бы новые точки пересечения, вот только смотрел бы я на него иначе – а разочарование минувшим не заставило долго ждать. Дядя Миша ушел – и одновременно остался со мной навсегда, недаром же я таскаю с собой полжизни, неведомый чип, привезенный им в квартиру, и зачем-то бережно хранимый, им и впоследствии, мной. Надписи давно стерлись, кроме логотипа фирмы-изготовителя «Ай-Би-Эм», но это никогда не мешало мне лелеять невыразительный обломок прошлого, как бесценную реликвию, безвозвратно потерянного детства. С которым столкнувшись, я так и разошелся, по возвращении в свой и уже чужой город.

Наутро мне надо было закончить предварительный монтаж и проверить схемы, на все про все ушло не больше четырех часов, потом я еще раз прозвонил соединения и покинул цех, теперь за дело возьмутся рабочие, а в следующие три дня мне снова предстоит все проверять и перепроверять перед повторным пуском.

Когда освободился, немедля позвонил Лене, у нее обеденный перерыв, мы решили встретиться, тем более, она обещала показать мне какое-то чудо техники, только сегодня завезенное поставщиками из страны восходящего солнца. Нечто такое, на что я обязательно должен посмотреть, будто кроме этого у нас нет иных поводов для долгих встреч.

Я прибыл немного раньше и теперь жду на скамейке, будто специально для этого поставленной у черного хода магазина, ты всегда запаздываешь с выходом, проверяя, не то меня, не то себя. Особенно после вчерашнего дня, плавно перетекшего в вечер, накрывшегося покрывалом ночи. Сегодня и по телефону ты говорила как-то особенно, с едва заметной хрипотцой, выдававшей и волнение и нечто, куда большее, но старательно скрываемое, ты ожидала нового вечера, снова, голос сам задавал вопрос, а разум получал утвердительный ответ, слушая в ответ тот же тембр, то же волнение. Словно дети, входящие в тайную комнату, и ищущие руки друг друга.

Наконец, ты появляешься, мы целуемся, жадно, ненасытно, на глазах у Вадима, нежданно появившегося в дверях, кажется, ты делаешь это еще и сознательно. Вадим исчезает, мы заходим в подсобку. А затем, ровно для того я сюда и был приглашен, ровно предлог не был поводом, ты включаешь свет и показываешь коробки с фотоаппаратами, тебе уже разрешили взять один на время, изучить, чтобы продавец уяснил особенности и скрыл возможные недостатки при продаже, ведь зеркалка стоит почти семьдесят тысяч рублей: большой дисплей, камера три и два мегапикселя, карта памяти на шестьдесят четыре мегабайта, стабилизация изображения, автофокус и еще много чудес и новинок. Ты фотографируешь меня на встроенную в камеру память, затем мы смотрим, что получилось. Я странно выгляжу, кажется, все желания написаны у меня на лице, ты краснеешь и стираешь снимок. После чего фотоаппарат благополучно забыт до тех самых пор, пока тебя не возвращает в магазин недовольный голос Вадима. Мы вынуждены прерваться, ненадолго, ты обещаешь уйти пораньше вместе с этим чудом техники и показать его мне – и себя, «ты ведь фотографировал потом, в кружке, и позже, а я захвачу карту памяти». Моя невольная улыбка заставляет тебя улыбнуться так же, ты спешно целуешь меня последний раз и отправляешься в извечно пустой торговый зал, ждать неведомых покупателей.

Да, я фотографировал потом, уже став пионером, выклянчил у папы деньги на покупку самого простого фотоаппарата «Смена», камера обскура, советская мыльница. Потом поступил в кружок фотолюбителей, несмотря на все недостатки камеры, – я приходил с такой один, у прочих были и «Киевы» и «Зениты», а кое-кто снимал и на импортный «Пентакс», – мои снимки несколько раз выходили в финалы разных конкурсов; я проходил со «Сменой» до седьмого класса, пока не купил вполне приличный «ЛОМО», тоже шкальный, так что я таскал с собой в рюкзачке не только экспонометр и вспышку, но и дальномер. Именно с ним желание фотографировать и показывать напечатанное довольно быстро угасло, он так же остался далеко позади, в десятилетиях пути и десятках остановках троллейбуса. Туда, куда я уже не посмею вернуться, не пересилю себя.

Я приезжаю к тебе все равно раньше обговоренного срока, сколько ни выгуливал себя под окнами, не удержался; с развратно лежащими в букете каллами и бутылкой вина. Пунцовая от смущения, ты принимаешь мои подарки, ставишь цветы; их распространный по вазону почти вульгарный вид еще больше смущает тебя. Ты еще не решила, что мы празднуем, и не заметив, ставишь мое мерло рядом со своим – вся разница только в этикетке, даже годы совпадают. Мне почему-то вспоминается, что мерло любил выпить дядя Миша, но мысль эта, легко преодолев пространство черепной коробки, столь же стремительно исчезает, испаряется, вытесненная совсем иным, воспоминания блекнут, шатер вчерашней ночи лишь обострил чувства, и сделал нас куда раскованней и прямолинейней,