Геннадий Дмитриев - Настоящая работа смелых мужчин

— И где же ваш самолет с ресурсом? — ехидно спросил я.

— Но другие машины еще хуже!

— Что, в военно-транспортной авиации не осталось ни одной нормальной машины?

— Все нормальные машины давно продали коммерческим структурам, все равно они на земле стоят без горючего. Что осталось, на том и летаем!

Но это было еще не все, при загрузке самолета оказалось, что кроме десантников, погрузили еще и инженерную технику, и взлетный вес на пять тонн превышал максимально допустимый. Оставалось только одно, посадить за штурвал летчика из сумасшедшего дома, так как ни один нормальный и здравомыслящий пилот лететь бы на таком самолете не стал.

Общаясь с людьми, которые жили, в отличие от обитателей нашего города, в обилии телевизионных программ, радио и газет, я узнал, как изменился мир за время моего пребывания в клинике доктора Вагнера. Большая, могучая страна, которую когда-то мы гордо называли Родиной, рассыпалась, как карточный домик. Множество независимых государств, которые образовались на просторах бывшей «великой и могучей», хотели непременно иметь свою армию, свой флот, и уж конечно, свою авиацию, но денег на все это не хватало. Город, в котором я жил спокойной и беззаботной жизнью, оказался на территории Украины. И мне было совершенно не понятно, почему на всей территории бывшего Союза Советских социалистических республик только в независимой, «самостийной» Украине, только в этом городе, нашелся единственный почти исправный самолет, способный, может быть, даже взлететь, для того чтобы спешить на помощь пострадавшим от землетрясения жителям независимой Армении. Мне, привыкшему к логике и спокойной жизни обитателей сумасшедшего дома, была совершенно не понятна логика реального мира постсоветского пространства. Все казалось мне в нем абсурдным и нелогичным.

Что же это такое? Не успел я найти решение задачи, как мне предлагают на практике проверить свои расчеты? Неужели я забыл, как звучит голос ангела смерти? «Велик левый крен». Все повторяется. Аэродром, самолет, который может подвести в любой момент. Что это? Искушение? Искушение ангела смерти. Эта женщина, она снова предупреждала меня.

Послать бы все к чертовой матери и вернуться в свой город сумасшедших, который стал казаться мне раем по сравнению с тем, что творилось в нормальном мире. Но вернуться я уже не мог. Не чувство долга, не сострадание к людям, очутившимся в беде, заставляло меня лететь на перегруженной машине с моторами, которые могли отказать в любой момент. Нет, сам себе я хотел доказать, что еще на что-то годен, что я могу сделать то, чего не могут, от чего непременно отказались бы другие. Искушение оказалось слишком велико.

Двигатели взревели на взлетном режиме, заполняя пространство рыком льва, готовящегося к прыжку. Самолет разгонялся крадучись и прижимаясь к земле, как зверь, настигающий свою жертву. Скорость росла, а самолет все не отрывался от земли, он все бежал и бежал, и полоса заканчивалась. Земля никак не отпускала в небо перегруженный самолет. Я тянул штурвал на себя, но машина упрямо не хотела поднимать нос. Тормозить было уже поздно, либо мы сейчас взлетим, либо выкатимся за пределы полосы и разобьемся. Холодный пот струйками стекал по спине, руки впились в рукоятки штурвала. Мы оторвались с последней плиты и шли в нескольких метрах от земли, медленно набирая скорость. Хорошо, что впереди была только степь, гладкая, ровная степь, ни гор, ни леса. Я перевел самолет в набор высоты. Метр за метром, не спеша, отдалялись мы от земли. Наконец самолет набрал высоту и лег на курс. Полет до аэродрома посадки прошел без происшествий.

После посадки выяснилось, что мы были далеко не единственными, и даже не первыми, кто спешил на помощь пострадавшим. На стоянке уже были два российских «Ила» и один украинский «Ан».

В процессе разгрузки из разговора десантников, состоящего из смеси русских и украинских слов, мата и пожеланий кому-то, чего-то, куда-то в определенном количестве, я понял, что техника, из-за которой мы чуть не разбились на взлете, оказалась совершенно бесполезной, так как впопыхах забыли погрузить какое-то оборудование, без которого применение этой техники в горных условиях было невозможно.

После того, как тяжелая техника выползла из фюзеляжа, мы отправились на обед в столовую, где уже собрались другие экипажи. Там я встретил тех, с кем когда-то вместе служили, встречались, учились в училище и в академии. Завязался обычный для такого случая разговор. Мы вспоминали прошлое время, старых друзей, из которых не все дожили до нынешних времен, делились своими радостями и бедами. У кого-то оказалась бутылка спирта, мы выпили за встречу, помянули погибших и умерших и выпили за то, чтоб количество взлетов совпадало с количеством посадок. Мы снова были одной семьей, у нас были одинаковые проблемы, одинаковые беды, мы летали в одном небе. И нам было совершенно не важно, что у нас разные государства, разные правительства, разные президенты — мы были прежними.