Геннадий Дмитриев - Настоящая работа для смелых мужчин

Я понял, что наш маневр достиг цели, он остановился, он больше не двигался, он стоял на месте и вертел головой по сторонам. Нужно было садиться и забирать их, но погода ухудшилась. Хорошо, что разведку площадки мы провели сразу, теперь это сделать уже бы не удалось. При первом заходе на площадку мы не попали. На четвертом развороте, после которого мы должны были выйти на посадочную прямую, мы не увидели намеченных нами заранее ориентиров. Пошел снег, белой пеленой застилая глаза. Снежные заряды проносились один за другим, не давая нам времени для захода. Второй, третий круг — все напрасно.

Неужели нам так и не удастся приземлиться? Если у нас ничего не получится, то спасательная группа сможет выйти только завтра с рассветом, и пока она доберется до лагеря, спасать, вероятно, уже будет некого. Начинались сумерки, погода не улучшалась, а мы все кружили и кружили над площадкой. Долго ли будет стоять на месте тот, который шел к пропасти, а если двинется, то в какую сторону? Далеко ли успеет уйти тот первый, который шел к вершине, если он доберется до ледника, то…. Нет, надо сесть, во что бы ни стало сесть, другого выхода у нас нет.

— Зайди пониже, — сказал Николай Иванович, — пониже, метрах на пятидесяти, и поближе к площадке, так чтоб совместить третий и четвертый разворот. Вперед не смотри, там все равно ничего не увидишь, смотри вдоль крыла, держи машину по положению крыла относительно земли.

Николай Иванович учил меня таким полетам. Он умел пилотировать самолет, не глядя ни вперед, ни на приборы, а только на крыло. По положению крыла он определял и крены, и углы тангажа 15 15 Углы тангажа — углы пикирования или кабрирования (набора высоты) , и скорость — самолет шел как по ниточке. Это был особый шик в пилотировании Ан-2, и владели им не многие из пилотов. Мне, конечно, было еще далеко до такого мастерства, но кое-чему я уже научился.

Теперь, глядя вдоль крыла, я не терял площадку из виду и, выполняя разворот перед посадочной прямой, уже прочно зацепился глазами за ориентиры. И все же вышел не точно, площадка была левее, высота на пределе. Я довернул влево и со скольжением вышел на посадочный курс.

Все, мы сели! Я развернул самолет и, вырулив к месту старта, выключил двигатель. Руки и ноги дрожали, по спине ручьями струился пот, я потянулся в карман за сигаретой. Мы свое дело сделали, мы нашли альпинистов, мы сели, дальше — это уже работа спасателей, а мы покурим пока. Но не успел я вытащить сигарету, как Саша обратился к нам:

— Ребята, не поможете? Нас всего трое, а нам на три группы разделиться надо, иначе не успеем всех собрать.

Как не хотелось выходить из кабины и окунаться в круговерть из летящего снега и пронизывающего ветра, как не хотелось расставаться с теплом! Но мы все: и пилоты, и спасатели делали одну работу, которую нужно было выполнить до конца. Если нам не удастся собрать группу до темноты, то все, что сделали мы сейчас, будет напрасным. Меньше чем за секунду пронеслись эти мысли в голове, неуловимое мгновение потребовалось для того, чтобы расставшись с теплом, подняться и выйти из самолета, работа продолжалась, нужно было идти.

Мы с Сашей отправились за тем, который шел к вершине. Мы шли, заслоняясь от ветра рукой, стараясь не потерять направление, тяжело ступая по снегу, шаг за шагом мы продвигались вперед. Только бы он не успел добраться до ледника, только бы не успел! Вскоре мы его увидели, мы кричали ему, но он не слышал, упрямо двигался вперед. Когда мы, наконец, догнали альпиниста, и Саша взял его за плечо, он обернулся, и тогда я увидел его глаза. Они горели безумным огнем, они смотрели на нас, но не видели. Он был в отрешенном состоянии, поглощенный лишь одной целью — дойти до вершины.

— Вперед, — прохрипел он, — вперед! — Повернулся и снова пошел.

— Виктор, стой, стой! — закричал Саша ему в самое ухо. —Где твоя группа, ты потерял их! Это же я, Саша, из горноспасательной службы, мы пришли за вами! Стой, тебе говорят!

Он остановился, повернулся к нам, взгляд его начал приобретать осмысленное выражение, он стал приходить в себя. Когда к нему вернулась способность соображать, он понял, наконец, что произошло. Он шел к вершине, считая, что остальные члены группы следуют за ним. Он разговаривал с ними, отдавал команды, подбадривал, не зная того, что он был один, и никто его не слышал, никто, кроме свистящего ветра.

Когда мы вернулись к самолету, там уже были все, и те двое, что укрылись в снежной берлоге, и тот, ослепший альпинист, который шел к пропасти. Казалось, что все закончено, но нет, не все, нужно было еще взлететь. Взлететь в экстремальных условиях.