Джон Варли: «Багатель»

— Вы не понимаете. Вы говорите с органической точки зрения. Жизнь важна для вас. Машину это не волнует. Повреждение для нее, даже для такой большой, как общественный аппарат, — то, что можно починить. Можно сказать, я надеюсь стать примером. Я хотел превратиться в машину, которая...

— А самая лучшая, самая совершенная машина, — вставил Бирксон, — атомная бомба. Это — венец развития технологий.

— Вот именно, — довольным голосом сказала бомба, приятно, когда тебя понимают. — Я хотел стать самым сложным механизмом, которым только мог, и вариант у меня был лишь один.

— Прекрасно, Ханс, — выдохнул Бирксон. — Я тебя понимаю. И если мы продолжим логическую цепочку, то придем к заключению, что.— и тут он пустился в рассуждения о мире, в котором будут править машины.

Бах пыталась понять, кто из них более чокнутый, когда принесли еще одно сообщение. Она прочитала его и затем попыталась найти паузу, чтобы вклиниться в беседу. Но возможности так и не представилось. Бирксон, практически с пеной у рта, жестикулировал все больше и больше, открывая новые места соприкосновения их с Хансом точек зрения. Бах заметила, что рядом стоящие офицеры напряженно следили за беседой. По выражениям их лиц стало ясным — они боялись, что их предадут и когда настанет час «Ч», они все еще будут наблюдать за интеллектуальным пинг-понгом. Но еще задолго до этого поднимется бунт. Некоторые из полицейских уже теребили оружие, вероятно, даже не замечая.

Бах дернула Бирксона за рукав, но тот отмахнулся. Черт возьми, это уже слишком. Она схватила его и чуть не повалила на землю, разворачивая его до тех пор, пока ее рот не оказался рядом с его ухом, а потом заорала:

— Слушай меня, идиот! Они собираются сделать рентген. Отойди назад. Лучше, если мы все будем на безопасном расстоянии.

— Оставьте меня в покое, — вырываясь из ее хватки, отрезал он и, все еще улыбаясь, добавил, — все становится еще интереснее, — совершенно обычным тоном.

Бирксон в ту секунду был очень близок к смерти. Три пистолета нацелились на него из круга полицейских, ожидающих команды стрелять. Им не нравилось, когда к начальнику относились подобным образом.

Бах и сама была чертовски близка к тому, чтобы отдать приказ. Единственным, что сдерживало ее, являлось знание, что если Бирксон умрет, бомба может взорваться раньше положенного срока. Оставалось только каким-то образом убрать его с дороги и продолжать в одиночку, зная, что она обречена на провал. Но никто не скажет, что у специалиста не было возможности проявить себя.

— Но что не дает мне покоя, — проговорил Бирксон, — так это, почему именно сегодня? Что случилось в этот день? Разве сегодня Сайрус Маккормик изобрел комбайн? Или что?

— Сегодня мой день рождения, — немного стесняясь, сказал Ханс.

— Твой день рождения? — несмотря на то, что он знал это и так, Бирксон сумел сделать удивленное лицо. — Твой день рождения. Это же отлично, Ханс. Всего самого наилучшего, дружище! — Бирксон повернулся к офицерам и взмахнул руками. — Давайте, споем. Ну, это же день рождения Ханса, ради всего святого. С днем рождения тебя, с днем рождения тебя, с днем рождения тебя, дорогой ты наш Ханс... — фальшиво запел Бирксон, описывая руками большие круги и абсолютно не попадая в ритм.

Но его пример был так заразителен, что несколько офицеров сами не заметили, как стали ему подпевать. Он начал обходить полицейских, вытягивая из них слова зачерпывающими движениями рук.

Бах стиснула зубы, чтобы удержать себя в руках. И вдруг поняла, что тоже поет. Сцена была слишком фантастической и невероятно мрачной...

Не только она одна это почувствовала. Один из ее подчиненных, храбрый офицер, который на ее глазах неоднократно проявлял отвагу в бою, в обмороке рухнул на землю. Женщина-полицейский закрыла лицо руками и побежала по коридору, громко кашляя на бегу. Она добралась до ниши в стене, и там ее вырвало.

А Бирксон все продолжал скакать. Бах уже почти выхватила пистолет из наплечной кобуры, как он вдруг закричал:

— А что за день рождение без вечеринки? Давайте устроим праздник!

Бирксон огляделся вокруг и, наконец, его взгляд задержался на цветочном магазине. Он направился туда и, проходя мимо Бах, шепнул:

— Делайте рентген, живо!

Это оживило ее. Ей отчаянно хотелось верить, что он знает, что делает, как раз в тот самый момент, когда его безумие, казалось, достигло пика, Бирксон показал ей свой метод. Отвлечение. Пожалуйста, пусть это будет трюк... Она повернулась и дала офицерам, стоящим на краю площади Процветания, заранее подготовленный знак.