Джон Варли: «Багатель»

— А вы любите делать ставки. Кажется, я знаю, почему. И это то, что я хотела у вас узнать. Как вы остаетесь таким спокойным? Почему вас это не пугает, как меня и моих людей? Я не поверю, что вы просто к этому привыкли.

Бирксон подумал об этом.

— И почему нет? Знаете, можно привыкнуть ко всему. Так как насчет пари?

— Если вы не прекратите об этом спрашивать, — тихо сказала она, — я сломаю вам руку.

— Хорошо, я все понял.

Бирксон больше не проронил ни слова, а она ничего не спрашивала.

Огненный шар за доли секунды превратился в пылающий ад, который вряд ли можно описать понятными для людей словами. Раскаленные газы и плазма просто поглотили все в радиусе полукилометра: бетонные опоры, застекленные окна, пол и потолки, трубы, провода, баллоны, механизмы, миллионы всяких безделушек, книги, записи, квартиры, мебель, домашних животных, мужчин, женщин и детей. Им повезло больше остальных. Сила взрывной волны сжала две сотни уровней, расположенных под поверхностью, словно гигант, усевшийся на сэндвич, проделывая отверстия в стальных плитах, под воздействием ужасного жара превращающихся в шпатлевку, с легкостью иголки прокалывающей фольгу. Наверху, где царила лунная ночь, поверхность вздыбилась и раскололась, обнажая белый ад внизу. Оттуда вылетали куски размерами с городские кварталы, прежде чем центральная часть провалилась вниз, оставив кратер, чьими стенами стали лабиринты жилых помещений и коридоров, которые капали и растекались, как теплый желатин. В радиусе двух километров от взрыва не осталось и следа человеческих тел. Они умерли практически без страданий, а их тела превратились в невидимый слой органической пленки, созданной сочетанием высокой температуры и давления, пробивавшегося через стены и входившего в комнаты, двери которых были заперты. Вдали только одного звука хватило, чтобы заморозить тела миллионов людей, прежде чем их зажарило, а взрывная волна сорвала мясо с костей, оставляя лишь сморщенные чучела. Тем не менее, прохождение ударной волны через коридоры, которые были такими прочными, что уцелели, ослабило последствия взрыва, и эта прочность стала катастрофой для обитателей лабиринтов подземных помещений. В двадцати километрах от эпицентра, стальные перегородки лопались, как воздушные шарики.

После всего этого осталось пять миллионов обожженных изувеченных трупов и десять миллионов людей, пострадавших так ужасно, что они умрут в течение нескольких часов или дней. Бах неслась сквозь пустоту вместе с пятнадцатью миллионами призраков, следующих за ней, и каждый держал праздничный торт. Они пели. Она присоединилась к ним:

— С днем рождения тебя, с днем рождения...

— Начальник Бах.

— А?

Она почувствовала, как по телу пробежала холодная дрожь. Секунду она просто смотрела на лицо Роджера Бирксона.

— Вы в порядке? — спросил Бирксон.

Выглядел он обеспокоенным.

— Я... что случилось?

Он похлопал ее по плечам, а затем сильно встряхнул.

— Ничего. Вы задремали. — Бирксон прищурился. — Кажется, вы просто мечтали. Я хочу быть дипломатичным, говоря о... а, к чему это я... Я уже видел такое раньше. Думаю, вы хотели от нас сбежать.

Бах растерла руками лицо.

— Кажется, да. И меня занесло куда-то не туда. Но сейчас я в норме.

Теперь она вспомнила все и поняла, что не отключилась и не оказалась полностью оторванной от происходящего. Бах уже это видела. Воспоминания взрыва, такие четкие и ясные секунду назад, стали лишь закончившимся кошмарным сном.

Плохо, что она не проснулась в лучшем мире. Это чертовски несправедливо. В конце кошмара всегда наступает облегчение, разве не так? Ты просыпаешься и понимаешь, что все в порядке.

Вместо этого здесь оказалась долгая линия полицейских в форме, несущих праздничные торты пятидесяти килотонной атомной бомбе.

Бирксон сказал офицерам, чтобы на Лейштрассе выключили освещение. Когда приказ не был исполнен, он начал разбивать лампы клюшкой для гольфа. Вскоре, один из офицеров взялся ему помогать.

Теперь, некогда одна из самых красивых улиц Нью-Дрездена, Лейштрассе, превратилась в мерцающий туннель, ведущий через ад. Свет от тысячи крошечных свечек, воткнутых в пять сотен праздничных тортов, залил все красно-оранжевым светом и превратил людей в отбрасывающих тени демонов. Офицеры продолжали прибывать, принося наспех завернутые подарки, цветы и воздушные шарики. Ханс, человечек, от которого остался лишь мозг и нервная система, плавающие в свинцовом контейнере, Ханс, являющийся причиной всего этого, именинник собственной персоной, с нескрываемым удовольствием наблюдал за процессом с помощью батареи двигающихся телекамер. Он громко пел.