Урсула Ле Гуин - Гончарный круг неба

Перо врача заскрипело.

— Но я никогда не пользовался твоей карточкой…

— Ничего. Проверять не станут. Все пользуются чужими карточками, а всех проверить невозможно. Я отдал взаймы свою, а пользовался чужой, и так все время. У меня их целая коллекция. Я принимаю такое, чего нет в моей карточке. Спокойнее, Джордж.

— Но я не могу…

Он хотел сказать, что не позволит Мэнни лгать из-за него.

— Через два-три часа вам будет легче, — сказал врач. — Но сегодня никуда не ходите. Все равно машинисты бастуют, поезда ведут национальные гвардейцы, и вообще сплошная неразбериха. А мне придется идти в государственный комплекс пешком целых десять минут, черт побери!

Он встал, и кровать подпрыгнула.

— В этом комплексе двести шестьдесят детей больны квашноркортом. Голод. Не хватает протеина. Что я могу для них сделать? Я уже затребовал для детей минимальный протеиновый рацион и ничего не получил. Сплошная красная лента и извинения. Они вполне могут сами купить себе пищу — так мне сказали. Конечно, могут. Но где ее взять? Делаю им уколы витамина С и стараюсь не замечать, что они голодают.

Дверь хлопнула. Мэнни сел на кровать.

Слабый сладковатый запах, как от свежескошенной травы. Он закрыл глаза. Из тьмы послышался отдаленный голос Мэнни:

— Хочешь быть живым?

Из кабинета доктора Уильяма Хабера не было видно гору Маунт-Худ. Кабинет помещался внутри Восточной Башни Вильяметт, на шестьдесят третьем этаже, и из него вообще ничего не было видно. Но на одной из лишенных окон стене кабинета висела большая фотография горы Маунт-Худ, и доктор Хабер смотрел на нее, разговаривая с медсестрой по коммутатору.

— Кто это Орр, Пеппи? Тот истерик с симптомами проказы?

Сестра сидела всего лишь в трех футах от стены, но внутренний коммутатор, подобно диплому на стене, внушает пациентам почтение и придает веса доктору. Не годится психиатру открывать дверь кабинета и кричать:

— Следующий!

— Нет, доктор, истерик — это мистер Грин. Он придет завтра в десять. А этого нам направил доктор Уолтерс из Университетской медицинской школы. Случай ДТЛ.

— Приверженность к наркотикам. Помню. История болезни уже у меня. Ладно, пришлите его ко мне, когда он появится.

Тут же он услышал, как остановился лифт, открылась дверь, послышались неуверенные шаги в направлении приемной.

Работая, доктор мог слышать хлопанье дверей, стук пишущей машинки, голоса, шум воды в туалетах во всей башне над ним и под ним. Вся штука заключалась в том, чтобы не слышать всего этого.

Пеппи заполнила карточку, как делала это всякий раз при первом посещении пациента. Ожидая, доктор Хабер снова взглянул на фотографию и подумал, когда ее могли сделать. Синее небо, снег от подножия до вершины. Несомненно, давно, в шестидесятые или семидесятые годы. Хабер, родившийся в 1962 году, отчетливо помнил голубое небо своего детства. Сейчас вечные снега сошли с гор всего мира, даже с Эльбруса. Даже с Эвереста.

Но вполне могли и раскрасить современную фотографию, нарисовать голубое небо и белую вершину. Ничего нельзя сказать наверняка.

— Добрый день, мистер Орр! — сказал доктор Хабер.

Он встал и улыбнулся, но не подал руки, зная по опыту, что у многих пациентов выработался прочный страх физического контакта.

Пациент отдернул протянутую было руку, нервно поправил галстук и сказал:

— Здравствуйте.

Галстуком служила обычная длинная цепочка из посеребренной стали. Одет обычно, по стандарту клерка, консервативная прическа — волосы до плеч, короткая борода. Светлые волосы и глаза, рост ниже среднего, легкое недоедание. Физически здоров, возраст от двадцати до тридцати двух лет. Неагрессивный, спокойный, податливый, традиционный. Хабер любил говорить, что самый ценный период взаимоотношений с клиентом — первые десять секунд.

— Садитесь, мистер Орр. Вот сюда. Курите? С коричневым фильтром — транквилизирующие, с белым — безникотиновые.

Орр не курил.

— Что же, давайте займемся вашим делом. Вы пользовались фармокарточками своих друзей, нарушая установленную для вас квоту наркотиков и снотворного. Верно? Поэтому вас направили к парням на холме, а те рекомендовали добровольную терапию и послали вас сюда. Так?

Он слышал собственный искренний и добродушный голос, хорошо рассчитанный, долженствующий вызвать доверие пациента. Но в этом случае о доверии не было и речи. Пациент часто мигал, поза у него была напряженная. Он сглотнул слюну и кивнул.