Сергей Волков - Загадать желание, или Тайна старого парка

— Думается, в нынешнем году мне исполнится… м-м-м… сто тридцать пять лет!

«Ну вот, Он просто долгожитель!», — облегченно вздохнул про себя Митя, и тут же задал новый вопрос, вертевшийся у него на языке:

— А как же тетрадь? Это же вы писали?

Граф помрачнел, сгорбился, присел на краешек стола и печально вздохнул:

— Вы прочли… Значит, вы все знаете… Ну что же, я объясню вам… Видите ли, сударь… В общем, артефактус, привезенный нами с Нан-матоли…

Митя опасливо скосил глаза на запыленный ящик, на уголке которого он сидел. Граф заметил его взгляд и кивнул, мол, да, вот этот самый…

— Он исполняет желания…. Точнее, одно желание, самое сокровенное, самое искреннее… Я, как вы помните из моих записок, желал, чтобы наше Отечество, наша Россия избежала ужасной участи, предсказанной вызванным посланцами Далай-ламы адским духом…. Но…

Граф замолчал, закрыв лицо ладонями, потом глухо выговорил:

— Я был болен… Я… Да, я просто боялся, боялся смерти! И мольбы мои, обращенные к артефактусу, оказались недостаточно сильными. Мне трудно говорить об этом… Впрочем, ничего изменить уже невозможно… Я, граф Федор Анатольевич Торлецкий, моля нан-матольский саркофаг об избавлении Родины и народа моего от печальной участи, вымолил совершенно иное…

Сухие коричневые руки опустились, горящие зеленым глаза уставились на Митю, и граф проскрежетал с плохо скрываемым презрением к самому себе:

— Я вымолил… всего лишь бессмертие! Бессмертие для одной-единственной ничтожной личности, коею вы, сударь, можете наблюдать перед собой…

«Вот это да… Бессмертие!..», — обескуражено подумал Митя, а вслух спросил:

— И вы все это время жили тут, под землей?

— О, нет, конечно! — граф словно бы обрадовался, что Митя не осудил его, прошелся туда-сюда, взметая полами халата пыль, и заговорил уверенно, даже с какой-то весёлинкой в голосе:

— Прежде чем закончить свои записки, я засыпал люк, ведущий в подземелье, вернулся сюда через потайной ход, дописал последние строки — вы их читали, сударь, лег на специально подготовленное ложе в одной из комнат и приготовился умереть…

Время шло, а смерть — нет. Когда минул полдень следующего дня, я решил, что доктор Горчаков ошибся. По прошествии двух суток ко мне пришло понимание того, что с моим организмом творится нечто противоестественное. Я не ощущал биения сердца, не испытывал обычных физиологических потребностей… Но в тоже время я мыслил, чувствовал, мог двигаться и не испытывал никаких неудобств, да-с…

Проведя в подземелье около месяца, в конце августа я выбрался на поверхность. «Хохочущая смерть» за все это время не обнаруживала себя ни разу…

Четырнадцатый и особенно пятнадцатый годы — это был сплошной ужас. Читая в газетах фронтовые сводки, слушая рассказы очевидцев, я винил себя в каждой солдатской смерти. В конце концов, я вновь спустился под землю и провел в добровольном заточении около полутора лет, надеясь, что там, наверху, все обойдется…

Все это время я, дабы занять себя, изучал труды виднейших медиков и философов, касательные долгожительства, а так же проблем смерти и бессмертия.

По истечении полуторалетнего срока я вновь вышел на божий свет. Это было летом семнадцатого года… А в декабре, уже после большевистского переворота, я первый раз попытался покончить с собой… Петля сломала мне шейные позвонки, и с тех пор голова… Ну, вы видели…

Замолчав, граф долго смотрел куда-то в сторону. Митя поерзал на холодном полу, встал, поднял по-прежнему валяющийся в пыли канделябр, поставил на стол.

Канделябр звякнул, и Торлецкий, вздрогнув от этого звука, словно бы очнулся.

— А что потом? Вы за белых были, да? — поинтересовался Митя, искоса глядя на совсем уже не страшного, а в чем-то даже и жалкого графа. Тот усмехнулся странной, кособокой улыбкой:

— Нет, сударь… Участвовать в братоубийстве — это вы увольте. Идей большевиков я не разделял, но и методы, которыми действовали их, так сказать, оппоненты, мне тоже не были близки.

— Как же вы жили все это время? — Митя задал этот вопрос, уже догадываясь об ответе — мол, сидел тут, книжки читал, размышлял — и ошибся…

Граф вновь усмехнулся, потер сухие ладони:

— О, сударь, это увлекательнейшая история — бытие графа Федора Анатольевича Торлецкого в двадцатом веке!

Верный своему увлечению эзотеризмом, я решил во что бы то ни стало разгадать тайну артефактуса, привезенного нами из Океаниды, дабы вновь загадать желание и исправить мою ошибку.