Алиса Арчер - Невозвратимое

Бельский торопливо дожевал стейк, не считая, бросил на стол деньги и почти выбежал из ресторана. Сел в машину и на огромной скорости помчался на засекреченный аэропорт, где работал доверенный ему человек. Он связан долгом и не сможет отказать генералу. Бельский гнал по автостраде, игнорируя светофоры и дорожные знаки, не обращая внимания на возмущенные сигналы других водителей. Словно безумный, он проносился мимо домов и улиц, и ему казалось, что если ехать еще быстрее, если прибавить еще немного скорости, он сумеет обогнать само время.

10 февраля 2016 года. Москва. Центр исследования аномалий. 06:00

Вяземскому снился дед. Он держал маленькую Любочку за руку и смотрел, как внучка сосредоточенно ест мороженое. На его лице профессор видел выражение меланхоличной нежности, которое возникало всякий раз, когда дед смотрел на своих внуков. Они стояли на площади среди сотен цветастых палаток, искрящихся радостью и предвкушением праздника. Ждали, когда Любочка доест мороженое, чтобы прокатиться на карусели. Вяземский мысленно торопил сестру. Он загадал оседлать огромного, цвета слоновой кости, коня с яркой красной гривой и синей сбруей. И боялся, что кто-нибудь другой успеет сесть на него раньше. Затем, повинуясь неуловимому закону сна, имеющего власть над временем, они оказались у деда на кухне. Дед рассказывал внукам веселую историю и жарил яичницу с луком и помидорами. Вяземскому было так хорошо, так спокойно в этом сновидении, что когда он открыл глаза, не смог сразу отпустить это ощущение. Он лежал, наслаждаясь легкостью, не желая впускать в еще существующий безмятежный мир сна беспощадную реальность. И все же чувствовал, как она просачивается в его мысли, отравляя покой, убивая гармонию отвратительным кровавыми видениями. Легкость уходила, уступая место тягостным воспоминаниям последних дней, страху перед будущим, уже привычному чувству вины.

Вяземский откинул одеяло и сел. На минуту представил свою жизнь без аномалий и Книжника. И ощутил такое отчаяние, что чуть не расплакался. Он не мог изменить ни одного из своих решений. Не мог отменить прошлое и оказаться в другой жизни. Профессор горько усмехнулся. Он вспомнил одно из изречений Омара Хайяма, всегда казавшееся ему красивым, романтичным и философски печальным: «Движущийся палец пишет и, написав, двигается дальше. И все твое благочестие и ум не смогут уничтожить ни пол-строки, и всеми своими слезами ты не смоешь ни слова из написанного». Вяземский закрыл лицо руками. Только теперь он понял, что в сожалениях о прошлом нет никакой красоты, никакой романтики, а только глухая невыносимая тоска, изъедающая душу. От которой не спрятаться за словами. Которую не исцелить ни временем, ни раскаянием.

Вяземский встал и прошел к маленькому стеклянному столику, на котором ртутным пятном поблескивал пистолет. Один выстрел – и все проблемы останутся позади. И не будет больше усталости, едкой печальной горечи. Не будет страха перед Книжником и тем, как он способен искалечить мир, уничтожить все, что Вяземскому дорого.

Профессор закрыл глаза и снова представил свой сон. Ясно увидел деда – высокого, опирающегося на трость старика. Вяземский помнил его только по фотографиям. Мать рассказывала, что дед участвовал в русско-финской войне, в боях отморозил ногу и лишился части ступни. Он умер в 1942 году в блокаду Ленинграда, когда мамабыла совсем юной. Вышел получить продукты по карточкам и, поскользнувшись, потерял костыль. Его нашли недалеко от дома. Уже мертвого, с равнодушным взглядом и посиневшими губами. Но во сне Вяземского дед выглядел таким настоящим, таким живым, будто это было не сном, а воспоминанием прошлых событий. Словно они гуляли когда-то на ярмарке, ели мороженое, катались на карусели. Сидели на уютной кухоньке с желтыми обоями, слушая рассказы деда о жизни в начале прошлого века.

Чем больше профессор думал об этом странном сне, тем больше образов всплывало в памяти. Дед приходит за ним в школу, дарит яркий портфель со смешными картинками, провожает на дополнительные занятия по физике. Мама с папой и дед вместе наряжают елку, пока Вяземский гуляет с сестрой во дворе. Слишком много воспоминаний для недолгого мутного сна. Как он может видеть все это и одновременно помнить холодные долгие часы, пока он ждал, когда мать приведет в порядок могилу деда. Она ездила на кладбище и зимой, и летом и всегда брала с собой детей. Чтоб они отдали дань памяти усопшим родственникам. Он ясно помнил шуршащие сухие листья, сдуваемые ветром с гранитной плиты, засохшие цветы, изгородь с облупившейся краской. И слышал звучный голос деда, помнил, как они вместе собирали модели самолетов и кораблей. Неужели он сходит с ума?