До Реннара докатилась волна жара.
— Чтобы доказать силу своего желания учиться у нас, вы должны взять незащищенной рукой этот шар и держать до тех пор, пока я не попрошу его обратно. Предупреждаю, что вам будет очень больно. Вы согласны пройти это испытание?
— Да.
— Держите на вытянутой руке, чтобы не повредить жизненно важные органы, — и Левер сунул шар в руку Реннара.
До чего же нестерпимой, оказывается, бывает боль! Реннар изо всех сил удерживал шар, боясь выронить.
— Как вы заметили, я спокойно обращался с этим устройством. И не на такие фокусы способен человек, если он получил правильное образование. Обыкновенная тренировка духа и тела. Во многих учебных заведениях эти способности развивают, не причиняя учащимся никакой боли. У нашей Школы своя традиция, восходящая еще к тем временам, когда считали, что душа человека растет только в страдании. Глупо, не так ли?
— Да, наверное, — едва выдохнул Реннар.
— Современные методики позволяют творить чудеса, но мы не практикуем их. Если вы желаете быстро и безболезненно научиться подобным вещам, я могу дать вам несколько адресов.
— Спасибо, не надо.
Боль в руке — это понятно, но почему так режет глаза? А, это пот.
— Вы еще не устали?
— Нет, благодарю вас.
— Вам трудно удерживать шар?
— Да, — Реннар скосил глаза, проверяя, не выронила ли самопроизвольно его рука источник боли.
— Вы ошибаетесь. Вы не совершаете ни малейшего усилия в удержании шара просто потому, что уже не можете управлять своей рукой. Нервы мертвы, они попросту сварились. Вы превратились в инвалида из-за своего упрямства. Не верите? Попробуйте разжать кисть.
Реннар попробовал — и не смог. Левер силой разжал ему пальцы и забрал шар.
— Итак, вы продолжаете упорствовать?
— Да.
Левер не спеша укладывал шар в шкатулку. Возможно, он и чувствовал какое-нибудь неудобство от обращения с этим орудием пыток, но не выказывал вида.
— Строго говоря, вы не прошли испытания — не смогли оценить свое состояние под конец упражнения. Мы считаем, что гораздо важнее обладать умением объективно и непредвзято воспринимать окружающий мир в любой ситуации, чем уметь оперировать опасными для здоровья предметами. Все наши выпускники, кстати, практически неуязвимы для любого психологического воздействия, не подвержены так называемому гипнозу толпы — развитию этих навыков мы уделяем несравнимо больше времени и внимания. Что ж, я доложу ректору о результатах нашей беседы. Он сформирует собственное мнение и вынесет его на утверждение педагогического совета. А я всего лишь секретарь, и полномочия мои весьма ограничены.
Реннару показалось, что он теряет сознание.
— Когда решение по мне будет принято?
— Я думаю, недели через две. Но вам-то торопиться некуда — ваша рука заживет не скоро, — Левер подошел к Реннару и приобнял его. Боль мгновенно спряталась. — Я помогу вам дойти до лечебной части.
— Спасибо, я сам.
— Ну что вы смотрите на меня с такой ненавистью? Вы сами решили пройти испытание, а я пробовал отговорить, предупреждал, что будет больно. Кстати, в Школе прививают очень важное умение — способность сопереживать. Это наша вершина, наша специализация, наше главное отличие от всех других учебных заведений. Поверьте, я чувствовал вашу боль в той же степени, что и вы. Но обиды на вас тем не менее не держу. Пойдемте, тут недалеко. Вы должны дойти.
Официальное извещение о зачислении в Школу Гуро Реннар получил спустя месяц, когда его рука была полностью излечена. Память о том испытании, впрочем, осталась, и порой в промозглые вечера, что нередки на Ценодин, его ладонь ощущала ноющую боль.
Спустя многие годы почему-то возникло убеждение, что Реннар стал лучшим учеником со дня основания Школы. Вряд ли стоит доверять такой оценке. Действующая в тот период система обучения — абсолютная свобода планирования своей учебы, когда длительность изучения любого предмета определяется лишь потребным временем для полного усвоения предлагаемых материалов, и намеренный отказ от какого-либо количественного измерения качества приобретенных знаний и навыков — затрудняла выбор лучшего или худшего. Реннар провел в Школе долгих восемь лет и выделился, пожалуй, лишь одним — тем, что начал свое обучение с самого трудного: с постижения основ анагологии, учения о символах.
Неясно, что двигало им при этом — просто ли стремление как можно быстрее усовершенствоваться в языке или изначально присущее ему желание научиться управлять людьми.
Читать дальше