Джек Макдевитт - Послание Геркулеса. Звездный Портал. Берег бесконечности

Бейнс Римфорд, покинув гостиницу на Гудлак-роуд, не поехал к себе домой. Он несколько часов бесцельно ездил по пустым хайвеям, между стенами темного леса. Дождь, переставший днем, зарядил снова. На ветровом стекле стала намерзать наледь.

Видит Бог, Римфорд не знал, что делать.

Он въехал на подъем, слишком быстро спустился вниз и вошел в длинный поворот, выходивший к мосту. Не было видно, что там внизу - вода, или рельсы, или просто ложбина, но в некотором смысле это был мост через время. На той стороне ждал его Оппенгеймер. И Ферми, и Бор. И все, кто спустил с цепи небесный огонь.

Наверняка был такой момент, думал Римфорд, в Лос-Аламосе, или в Оук-Бридже, или в университете Чикаго, когда они поняли, по-настоящему поняли последствия своей работы. Случилось ли им тогда сойтись и обсудить? Было ли решение о продолжении работы сознательным, когда зимой сорок третьего - сорок четвертого стало ясно, что нацисты далеки от создания бомбы? Или просто они действовали по инерции? В экстазе от проникновения в тайны Солнца?

Римфорд говорил когда-то с Эриком Кристофером, единственным участником проекта «Манхэттен», которого знал лично. Кристофер был уже удручен годами, когда Бейнс подошел к нему на встрече, где Кристофер подписывал книги. Он уже тогда сошел с нарезки и пытался связать физику с дальневосточным мистицизмом. Римфорд купил экземпляр и был обрадован реакцией старика, когда назвал свое имя. А потом безжалостно задал ему вопрос. Единственный случай, когда он мог вспомнить за собой намеренную жестокость. Кристофер тогда сказал, что вам теперь, шестьдесят лет спустя, легко говорить, что надо было делать. А в нашем мире были нацисты и страшная война на Тихом океане, грозившая гибелью миллионам американцев, если бы мы не сделали бомбу.

Но не могло не быть у них часа, мига, когда они усомнились в себе, когда была возможность действовать ради будущего, направить историю по другому пути. Этот выбор существовал, как ни короток был тот миг. Они могли отказаться выпускать джинна из бутылки.

«Выбор «Манхэттен».

Римфорд гнал машину в ночь, искал по темным сельским дорогам что-то, чего сам не мог назвать. И яростно думал, не будет ли миру спокойнее, если он сейчас разобьется.

Глаз у Лесли распух. Было и еще несколько весьма заметных синяков. И она поморщилась от боли, когда села.

- Какое-то время тебе не придется ходить на молитвенные собрания, - отметил Гарри. - Ты похожа на боксера.

- И не слишком умелого. Что сказал Фримен?

Они сидели в ресторане «Неаполь» на Массачусетс-авеню, рядом с Дюпон-серкл.

- Принял на себя ответственность. Я был удивлен.

- Да, ему это наверняка было трудно. Мне кажется, он в своей жизни редко сталкивался с бедствиями. По крайней мере такими, за которые сейчас принимает на себя долю вины. Он знает, что погиб ребенок, и знает, что этого не случилось бы, если бы он не приехал. Или хотя бы не раскрывал пасть и не взбудоражил всех. Это ему будет тяжело. Тут нелегко даже перед собой оправдаться.

- Я его спросил, зачем он это сделал. Ответ я знал: была возможность выступить перед камерами.

- Это правда, - согласилась Лесли. - Но это не вся правда. Не думаю, чтобы он так поступил исключительно по эгоистическим причинам. Если не считать внутреннего удовлетворения от ощущения себя правой рукой Господа. Кем бы Фримен ни был, он не лицемер. Он искренне верит. И когда он говорит о мире, окруженном водами Иордана, управляемом божеством, которое любит свои создания, когда Фримен цитирует псалмы столь прекрасные, что поневоле задумаешься, порождены ли они человеческим умом, очень просто захотеть, чтобы все это было правдой. Захотеть, чтобы все было в мире по Фримену. И эта картина мира получше, чем у любого из нас. Эд пытался когда-то мне объяснить, почему у Вселенной нет края, вопреки тому факту, что она возникла из взрыва, и я никак не могла взять в толк, о чем он говорит. Мир физиков холоден, темен и огромен. Мир Фримена - это сад, или когда-то был садом. На самом деле, Гарри, для меня Бог - вещь куда более понятная, чем четвертое пространственное измерение.

Блестящие глаза Лесли стали далекими, как было в тот первый вечер, когда он ее увидел.

- Эд не захотел бы жить в саду, - сказал он.

- Да, вряд ли захотел бы. Разве в Эдеме будут работать телескопы? И что он там мог бы увидеть? И тем не менее все эти годы его вела идея - какая? Он хотел получить ответы на большие вопросы. Он по-своему похож на Августина двадцатого века. И вряд ли совпадение, что среди его ближайших сотрудников есть католический священник.