Олег Дивов - «Если», 2016 № 04 (247)

Утром на горизонте увидел что-то напоминающее горную гряду, где не могло быть ничего, кроме водной поверхности и льдов. Нет, это не Земля Санникова открылась. В исключительную экономическую зону России вошла целая АУТ Альянса. И наглядно показывает русским, что хребет Ломоносова является продолжением вовсе не их грязной Евразии, а ухоженной Северной Америки, с ее фастфудами и банкоматами на каждом шагу.

Через пару минут над траулером очень низко, чуть не снеся чепцы, прогремела пара штурмовиков корабельного базирования и полетела к востоку стая кривокрылых дронов — не наши.

Я подошел к кормовой аппарели: показалось, что вода говорит со мной. И увидел слева по борту, под глянцево-блестящей волной, белуху. Над поверхностью показался белый лобик Шарлин.

— Моя округлость (душа) боится, она зыбкая, как вода (упоминает одно из 598 состояний морской поверхности). Много твердых туш явилось в нашем краю, внутри огонь, источают иглы (это она, кстати, про электрические поля). Готовят гром и вонь, рыба уйдет. Мой брат-звезда нужен нам.

«Звезда» — звучит круто, но культа моей личности здесь нет, просто мои руки-ноги напоминают белухам «лучи» морской звезды. Помните Патрика — приятеля Губки Боба? Я тоже. Я, кстати, Шарлин нормально понимаю, хотя адаптер работает кое-как.

Мне предстоит выбор. Настоящий, не балаганный. На траулере у меня уют: койка в кубрике и трехведерное питание. Здесь и дружелюбная Васильевна, усмотревшая в куске мяса и жира, который я представляю, душу, некоторое воспитание, образование выше начального. Сама Марина Васильевна была беженкой из семьи доцента ВШЭ, удравшей от столичного гламура и лекций о монетаризме в суровые арктические условия, чтобы найти суть. С ней я вспомнил, что являюсь не только тюленем.

А за бортом — Шарлин и стая белух. Роберт, северная община морских млекопитающих, мои братья и сестры по несчастью. Одновременно там ожидают меня голод, холод и пучина со всеми ее сомнительными прелестями.

Я несколько раз испытывал свои нынешние физические кондиции в корабельном морозильнике. Вроде держусь, но этому испытанию далеко до долгого пребывания в сильно освежающей воде Ледовитого океана.

А теперь дополню задачку выбора внешними обстоятельствами. Если авианосец «Джеймс Форрестол» будет накрыт залпом российских крылатых «Цирконов», это означает войну. Настоящую, большую, когда понесутся туда-сюда тысячи крылатых и баллистических ракет. Так и ядерная зима по всей Земле наступит, а следующими хозяевами планеты окажутся какие-нибудь лемминги. Лично я ничего против этих зверьков не имею, однако многим такой расклад не понравится. Но, скорее всего, те Ротшильды и Рокфеллеры, что послали «Форрестола» в Русскую Арктику, вовсе не собираются передавать свое наследство леммингам, а на все сто уверены, что российское руководство стушуется, побоявшись сгубить «мировое сообщество». Вот и в Москве одна известная актриса сказала — мол, зачем нам эта Арктика, силикон там вымерзает, хороших бутиков нет, креативной личности просто некуда пойти.

Получается, один я способен дать отпор грабительской силе, прущей к Новой Арктиде. Выходит, никто кроме меня.

Сзади послышался голос капитана, проницательным был этот архангелогородский мужик, Иван Викентьевич.

— Я знал, что ты решишь уйти. Из-за этих плавающих гор, правда? А мне надо в Анадырь столько-то тонн рыбы доставить, иначе уволят. Такой у меня расклад.

Пожалуй, раздумьям конец. Труба зовет, Викентьич торопит на подвиг.

— Если возьму пару ножей, не будете считать это кражей?

— Кради, напишу в акте, что повариха уронила их за борт. У меня много тресковой печени в заначке, ее жевать легко — тоже прихвати; Васильевна упаковку для нее сообразит. Еще ружье для подводной охоты, для отдыха на Красном море брал, с магнитной направляющей — дарю вместе с тремя гарпунчиками и линем, — капитан был щедр, как и положено морскому волку.

Перед тем как подошла пора уходить в воду, на шканцах появилась Васильевна и робко, чтобы никто не заметил, послала мне воздушный поцелуй. Поцелуй, даже воздушный, для такого чуда-юда, как я, — лучший дар. Бережно сохраню его в памяти, чтобы согревал он меня в ледяном аду и плодил фантазии на тему, как мы с Васильевной вместе, на бережке под яблонькой. Да, зоопсихолог на вражеском судне меня целовала вполне прилежно, но то была порция эротики в карьерных целях; с таким же усердием она б облобызала морской огурец.