Николай Ютанов - «Если», 2017 № 01 (248)

Коляска с поднятым верхом выехала по укромной тропинке, в обход застав, на кольцевую дорогу.

— Куда, Алим? — спросил Рахмет. — Давай к лекарю, а? В Мытищи — это пара часов отсюда.

Мальчишка отрицательно покрутил головой:

— Спешить… на край… любой…

Не так уж велик мир, подумал Рахмет. От Можая на закате до Орехова на восходе, от Яхромского края до Серпуховского — вот и всё, что лежит под сенью Священного Древа, под надёжной защитой Великого Плетня, преграды, созданной тысячу лет назад всеми родами сообща, чтоб спасти мир от орды.

Феодора перетянула Алиму бедро своим платком. Пуля прошла навылет, кости целы, кровотоки тоже — заживёт рана, ещё пригодится нога в пляс да в поход. Через некоторое время боль отпустила, и мальчишка смог говорить.

Рахмет свернул с кольцевой прочь от Немеркнущей.

— Алим, — спросил он, — так что ты прочёл в Кремле?

— С чего начать бы… — Алим усмехнулся. — Мы не древ-ляные.

Рахмет едва не выронил вожжи.

— Или так, — продолжил мальчишка, — что такое орда?

— Орда — это ничто, — сказала Феодора. — Безлюдье, беспорядок, сумятица, идущая из-за края мира. То, что противно Священному Древу.

— Орда — это мир за краем, — сказал Алим. — Наши предки когда-то так испугались его, что усилием всех четырёх родов построили Плетень.

— Трёх, — поправил Рахмет.

— Мы не древляные, — повторил Алим. — Древо — это сам город, мир, общество. Мы — его цветы, лепестки, пыльца. Мы — путешественники, торговцы, искатели. Не в ста верстах вокруг Немеркнущей, а… не знаю. Понимаешь, есть и другие города — там, за Плетнём. Наверное, даже много городов. Может, целая сотня.

— За Плетнём — орда, смерть всему живому, — сказала Феодора. — Нет никакого четвёртого первоначала — только земля с её соками, воздух, полный духов и теней, и огонь с его светом. Твоим выдуманным «цветочным» просто неоткуда было бы черпать силу. Сказки для дурачков.

— Четыре двери в Кремле, — сказал Алим. — Так было договорено: старший кудесник каждого из родов мог разрушить Плетень по своему разумению. Однажды «цветочные» зароптали: не желали больше сидеть взаперти. А страх остальных родов оказался слишком велик. И когда стало ясно, что Плетень вот-вот падёт… Я не знаю, что тогда случилось — этого уже нет в книжнице. Думаю, что всех «цветочных» кудесников перебили в один день.

Вокруг стало как будто бы холоднее.

— Коренные превратили реки в болота, а может, листвяные спрятали их под землю. Теневые назвали воду соком земли, а «цветочных» сделали древляными. Они переписали священные книги, перевернули всё с ног на голову — лишь бы никто не покусился на Плетень. А когда пятьсот лет назад вокняжилась семья Мрило и извела всех бояр, невзирая на род, то некому стало и вспоминать, как всё было на самом деле.

Рахмет смотрел в темноту. Ему нечего было возразить, но ещё страшнее казалось — поверить. Он плыл сегодня по настоящей подземной реке. Кожа на его руках облезла, лицо покрылось бугристой сыпью. В стоки спускали любую отраву, произведённую человеком.

— Они не успели только одного — уничтожить ключ, способный расторгнуть Клятву Четырёх и разомкнуть Плетень.

Знак воды, кудесную икринку. Этот камушек достался мне от деда, а ему — от его деда. У нас трудно его отнять. Про нас не зря говорят: «Под корой — кора, а под той — дыра». Это лишь забытые навыки, утерянные кудесные умения. Нам должны открываться все двери, дороги — стелиться под ноги, звёзды — указывать путь. Но я узнал об этом только сегодня, и благодарен тебе, Рахмет, всей своей жизнью. Мы хранили икринку, не зная, что она есть такое. Оказывается, мне недоставало только нескольких слов! — золотарь похлопал себя по карману. — Надо лишь встать неподалёку от Плетня и произнести их.

Феодора сменила Рахмета на козлах. Неожиданно говорить стало не о чем. Уснул Алим, Рахмета тоже подхватил зыбкий тревожный сон.

К восходу солнца они уже приблизились к краю мира. Воздух впереди стал приобретать очертания — будто над далёкими холмами кто-то поднял завесу из невидимой ткани.

У Рахмета заныла шея. Он вспомнил про пять капель. Охлопал карманы, прощупал подкладку — склянки не было.

Можно было бы выпить любой браги, но вокруг расстилались лишь поля перепшеницы. Налитые колосья размером с локоть покачивались на уровне лошадиной головы. В вышине метались стрижи.

Шею дёрнуло, будто в рану засунули иглу. Рахмет принял у Феодоры вожжи, стеганул и без того уставшую лошадь.