Николай Ютанов - «Если», 2017 № 01 (248)

Сова, просунув руку по плечо сквозь узкие прутья, лупил кочергой финистов. Птицы шарахались по клетке, били крыльями — и падали одна за одной, с размозженными головами, проткнутыми шеями, сломанными лапами.

Через возникший проём вниз спустились несколько верёвок. Один за другим заскользили вниз стрельцы. Не теневая шатия в праздничных кафтанах по последнему новообразию, а бойцы-коренные, в древолите и с широкоствольными дробовиками. Рахмет хорошо разглядел таких в Марьиной Роще.

— Быстрее, Сова! — крикнул он, стреляя в сторону нападавших сквозь почти сросшуюся тутытамовую паутину.

Сыч и Алим уже стояли внизу воздуховода, держа верёвку внатяг.

Дрозд палил из скорострелов с двух рук. Трое коренных один за другим рухнули вниз, грохоча деревом доспехов о дерево пола. Сверху бросили шутиху, недалеко от пролома полыхнуло жёлто-зелёным. Задымило, и вскоре раздалось потрескивание горящей бумаги.

— Вот вам княжья благодать! — окончательно застряв плечом между прутьями, орал Сова — не финистам, а их умирающим хозяевам. — Вот вам тень через плетень! Получите, чего хотели!

Проём уже совсем затянуло — побеги переплелись крест-накрест, прорезались первые шипы. Ещё чуть-чуть, и уже будет не пройти.

Теневой одним движением рассёк неокрепшие ветки.

— Ты что?! — заорал Рахмет.

— Быдло ты, это же книги! — оскалился Дрозд.

Он вывалился из воздуховода назад в книжницу. Скинув с плеч расшитый финистами кафтан, взмахнул скрюченными пальцами. Лопнуло окно, тугой хлопок воздуха сбил огонь с горящих свитков. Дрозд сбросил те, что горели, на пол, придавил кафтаном.

От клетки с финистами доносились уже совсем нечленораздельные вопли Совы, пока не захлебнулись вдруг и разом. Коренные придвигались отовсюду.

Рахмет попытался прикрыть отход Дрозда, но тут его ударило в грудь, стена встала боком, и он побрёл-полетел вдоль неё, лёгкий и мягкий как ломтик свежевыпеченного хлеба. Потом ему преградили путь руки, ещё руки, битый кирпич, камень, темнота.

После него уже никто не спустился.

«Реш-реш-реш», — слышал Рахмет, пытаясь разобраться, уже открыты его глаза или нет.

Под локтями ходили чьи-то жёсткие плечи. Ноги не слушались и норовили пропустить шаг-другой. Вокруг цокало, и скребло, и царапало, и это были неправильные звуки.

— Где? — смог выговорить он.

В ответ кто-то всунул ему в пальцы подсветку.

Бусинки, бусинки, бусинки. «Реш-реш-реш».

— Рядом, — шепнул в ухо Сыч. — Шагов…

С визгом, переходящим в скрежет, охранные крысы бросились на отступающих чужаков. Рахмета дёрнуло в сторону, он едва не упал, потеряв опору.

И тут же грохнуло так, что глазам бы в череп закатиться. Ярче солнца разгорелась листвяная светляшка, озаряя жирные зады и голые хвосты толщиной с ногу. Крысы в ужасе метались по пещере, спасаясь от слепящего огня.

Рахмет и Алим волоком подтащили Сыча к незнакомому лазу — не тому, через который шли во дворец.

Левой руки у старика не доставало до локтя. Он припал спиной к стене, сполз, оставляя за собой бурый след.

— Прости старого, — прохрипел он, — не удержал зверьё!

— Прости и ты, Сыч, — Рахмет сжал плечо листвяного. — Не такого для нас хотел.

Тот только криво ухмыльнулся и неповреждённой рукой вытянул из-за пазухи нитку с целым пучком птичьих перьев. Алим положил ему на колени полупустой скорострел. Светляшка уже едва тлела, но этого света хватало, чтобы разглядеть коренных, вбегающих в пещеру со стороны дворцового подземелья.

— Лети уже, Соловей! А то некому и помянуть меня будет.

И Рахмет с Алимом ринулись прочь. Вслед им неслись слова заговора:

— Как помнил, так и забуду, что было, того и не было…

Оставшийся в темноте старик-листвяной одно за другим разламывал перья, освобождаясь от ненужных и опасных воспоминаний.

Рахмет выскреб из подсумка остатки тутытамовых семян, швырнул веером под ноги, надеясь, что им хватит влаги, чтобы пуститься в рост.

Лаз был уже и грязнее, чем предыдущие. И вёл в никуда.

Они стояли на вязкой полоске песка, уходящей в тёмную живую гладь, рыжий поток, переливчатые радужные пятна. Мимо них плыли мятые обёртки, линялая ветошь, гнилые овощи, высовывали любопытные стеклянные носы пивные баклажки.

— Некуда дальше! — рявкнул Рахмет. — Одна вода вокруг!

— Мать-река! — восторженно выдохнул Алим.

Скованная камнем, скрытая глубоко под землёй, водная стихия дробила тусклый свет маленькими злыми волнами.

На стенах в конце хода за спинами разбойников заплясали отсветы.