Николай Ютанов - «Если», 2017 № 01 (248)

— Дымок-то кленовый… — добавляет.

Тут и до меня дошло. Подхватился я, и снова на лестницу — вниз, на первый этаж. Пацаны за мной топочут уж не таясь — тоже, видно сообразили что к чему.

Выбежали прямо к кострищу посреди зала. Угли теплые еще, хоть и водой залиты. Только что здесь был кто-то, у костра грелся. Не лохмари с косманами, конечно, а самые что ни на есть натуральные люди. Хомы, мать их, сапиенсы, как Прокентий говорит…

Лет пять уж не видал я живого человека, чтоб не из нашего поселка. Были соседи, да пресеклись. Кто померз, кого зверь поел, а некоторые просто — снялись с места и ушли куда-то, судьбы своей искать. Так же вот, как мы ушли. Но чего ж прячутся? Мы с соседями всегда мирно жили, а у этих что на уме? И главное — где Витька?

Смотрю — Леханя вдруг замахал на всех руками, будто журавель крыльями, Данилке Кочкину рот пятерней закрывает — нишкни, мол, цыц!

Прислушался я — ничего. Смолянка трещит тихонько и больше ни звука, как в могиле. Но Леханя упорно куда-то в угол таращится, а нам, не оборачиваясь, пальцы скрюченные показывает, на манер грабли.

Ох ты, мать честная! Действительно, цыц! Медленно — медленно пару шагов сделав, и я, наконец, разглядел. В стене, по-над самым полом, круглая дыра, по краям щербленая, будто шестеренка отпечаталась. Царапухин ход!

Я по первому-то испугу чуть смолянку не погасил — огонь же! Но сообразил вовремя — скворбчания не слышно. Стало быть — ход не свежий, может, день ему, а может, год. Место тихое, бесснежное… Это наверху следы до первой поземки живут, а здесь все сохранно, как в холодильнике. Был когда-то такой агрегат — холодильник. Сейчас и не объяснишь, зачем…

— Не теряй штаны, ребята! — нарочно во весь голос да пободрее гаркаю. — Та царапуха, что нас заглотит, пока далеко ползает. Поживем еще. А вот люди наверняка этой норой и ушли, больше некуда…

Идем ходко, тропа чистая, за царапухой грунтов наваленных не остается, куда уж она их девает — Бог ведает. Тут главное — с разгону в гнездо ее не вывалиться — большая неприятность будет. Потому слушаю в три уха, смотрю в три глаза, смолянки меняю часто. А ход-то не короток! Поди разбери, куда выведет. Но если люди тут один раз прошли, как-нибудь и в другой пройдут.

Обожди, не торопись, говорю себе. Не так все просто. Что это за люди такие бесстрашные, что и царапухи не боятся? Уж не сами ли…

Чуть смолянкой не обжегся от такой догадки. А что? Никто ведь отродясь тех пришельцев не видал. Одни только разговоры, что, мол, пришельцы. Прилетели, понаставили своих станций и гонят к нам тварей стадами. А зачем, почему — спросить некого. Не лохмари же это все затеяли — тем лишь бы утробу набить.

Прокентий все мечтает встретиться с настоящими хозяевами… Эх, надо было его с собой взять! Да теперь уж поздно, придется своим умом доходить. Ничего, как-нибудь. Мне тоже давно охота с ними потолковать. Разобраться, указать на ошибки — дескать, погорячились вы, братцы, планета, извиняемся, занята, приструните зверинец свой. И насчет Алёны спросить…

Но только это подумал, слышу — шум впереди, крики, да гулко так, будто ход незаметно обратно к вокзалу привел. Замерли, прислушиваемся. А там рев стоит, галдеж многолюдный, да с матюгами!

Нет, думаю, не сегодня еще пришельцев повидать доведется. Свои во что-то вляпались, землянские. Что тут делать? На помощь бежать очертя голову боязно — как раз сам вляпаешься.

Тронул я Перебейноса за плечо.

— Пойдем-ка, Гриша, — шепчу, — глянем тихонько.

Остальным махнул, чтоб оставались на месте, пока не позову.

Двинулись мы с Гришкой чуть не ползком, без огня, на ощупь. Пока ползли, шум вроде униматься стал, а там и совсем смолк. Тихо, как в коробочке. Только не верю я в тишину. Молчат — ладно, но кто молчит? Почему? Ушел или, наоборот, затаился, новой поживы ждет? Того и гляди, в темноте упрешься носом прямо в лохмариное брюхо. До чего ж неуютно!

— Повидняло, — шепчет вдруг Гришка.

Вот человек! Говорит редко, но каждое слово — золото. Меня-то совсем было пробрало, чуть назад не поворотил от страха. А как он сказал, так и сам вижу — дальний отсвет стену лижет и путь во мраке проступает кое-как. Скоро ход царапухин кончился, вышли в громадную хоромину с колоннами. Поодаль на полу факел лежит, догорает, от него и свет. И никого. Что же за место такое? Никак не соображу. Подошел я, поднял факел, раздул поярче. Зал длинный, в темноту уходит. За колоннами, вдоль стен, широкие черные канавы, дна не видать. На стенах кое-где еще плитка держится, а по ней — буквы! «Р», «Е»… «О»…