Николай Ютанов - «Если», 2017 № 01 (248)

Хотя, может, и не дура. Потому как если кто и спасет нас сегодня — так только Прокентий. Как же именно это спасение происходить будет, ни я не знаю, ни сам он, наверное.

Дома-то я с ним чуть не до драки спорил:

— Куда лезем?! А главное — за каким?! Ну, побьем мы лох-марей с косманами, ну прорвемся на Станцию, а потом что? Если они нашу планету так студят, значит, и на ихней такая же погода! Да еще зверья в тысячеро больше! Здрасьте, скажем, мы к вам жить прилетели! И что? На пороге же нас и поедят, как всех других поели!

Прокентий только плечами пожимал.

— А ты, дед, откуда знаешь, что их поели?

— Так ведь не вернулся ни один!

— А зачем им возвращаться? Может, там тепло?

— Кому тепло?! Лохмарям? Да им только мороз подавай! Чем лютее, тем лучше!

— Вот именно, — кивал Прокентий. — Может быть, это обмен. У них ледниковый период кончается, климат теплеет. Стада вымирают. Вот они и нашли замерзающую планету. А нам в обмен — свою.

— Ни хрена себе — стада! — горячился я. — Почему же ихние стада нас жрут?!

Но у Прокентия на все ответ припасен.

— Мы их тоже жрем. Двум поселкам бывает трудно друг с другом договориться, а тут — две планеты! Но я думаю, в конце концов, договоримся. Только нужно встретиться… Может быть, они вообще не знают, что здесь кто-то еще остался. Может, все земляне давно живут у них, припеваючи, города строят…

Как он это сказал, так я сразу подумал: Алёна! А, может, я, и правда, рано схоронил ее? А вдруг еще когда-нибудь… В общем, поймал меня Прокентий на удочку. Заразил надеждой. Хоть и слабенькой, мерзлой, как свет от нашего солнышка, а все-таки надеждой. И не пойди он сам в поход, я бы один пошел. Думаю, и каждому в поселке он что-то такое сказал. Все пошли. До единого. И что бы теперь с нами ни случилось — обижаться не на кого…

Однако и зевать нечего. Ишь, размечтался! Моё дело охотничье — следы разбирать. А следов-то и не видать. Где ж стада инопланетные? Неужто иссякли? Вот было бы кстати. Но стой-ка… А ну как и Станции уже нет? Очень просто. Перегнали хозяева последнюю партию, переехали сами, да и разобрали агрегат за ненадобностью? Вот это будет концерт!

Я даже шагу прибавил — так забеспокоился. Хоть не часто приходилось в городе бывать, однако заблудиться тут трудно — улицы кольцами идут да спицами. Идем на юго-восток, холмы вдоль дороги с двух сторон, значит — Ленинградский проспект. По приметам — уж Белорусскую прошли, впереди Садовое кольцо. Где же Станция? Разобрали!

Дорога вниз пошла, вон впереди и увал большой — стена кремлевская. Но над ней — ничего. Снега кругом нетронутые. Давным-давно тут живой души не было, ни земной, ни пришлой. Никто нас не ждет, чтоб на теплую планету спасать. Что же это будет теперь? Что я людям скажу?! Привел из голодных краев в мертвую землю!

Оборачиваюсь к Витьке. Смурной идет, только глазами по сторонам стреляет сторожко, опасается. Невдомек ему, битому, что главная-то беда, похоже, уже стряслась.

— Такие-то дела, Витюня, — в первый раз после Речного я с ним заговариваю. Чего уж теперь строжиться? Без того ему досталось. — Обмишурились твои знакомцы. Зря торопились, душегубством себя поганили. Все равно опоздали.

Заволновался Витька.

— Как опоздали?! Кто тебе сказал?

— Сам смотри, — киваю. — Вот она, стена кремлевская. Тут и станция была, высотой до неба. Всему свету известно. А теперь нет ее. Видать, поздно мы хватились…

Молчит, соображает. Хлопает ресницами обындевелыми — то на меня, то на снежный увал впереди.

— Так ведь это… — кряхтит. — Они же как говорили… Не видно ее, Станцию-то. Пока близко не подойдешь…

— Что?!

Спотыкнулся я на ровном месте, полетел носом в снег. Глаза запорошило, шапка слетела, но я на то без внимания. Сбросил рукавицу, отер морду и гляжу туда, вперед!

А там, над стеной, над башнями заснеженными, проступает, как из воздуха, огромная прозрачная воронка. Точно сказано — высотой до неба! Мать Пресвятая Богородица! Дошли!

Вся ватага моя ахнула, как один человек. Остановились, смотрят. Кто и молится, не таясь. Ведь на одной вере шли, неведомо куда, за чудом пресловутым — не то былью, не то ложью. А оказалось — правда. Дошли.

И в эту самую минуту раздался вой. Где-то далеко, и не поймешь, в какой стороне, протяжно прокричал лохмарь. В ответ ему — другой, третий. Да их тут полно! Вот тебе и дошли. Что, если нас уже заметили и несутся со всех сторон — стаями?

Вскочил я живо, хоть и с коленным хрустом, бегу к Машине.

— А ну, наддай, ребята! Похоже, будет теплая встреча!