Олег Дивов - «Если», 2017 № 02 (249)

Наконец, два года назад Аржаков полетел в Москву — выбивать деньги на эксперименты. Он не скрывал, что пока успехов не предвидится, показывал программу действий и прямо говорил: задача на пять-шесть лет.

Поздно вечером он возвращался в гостиницу после очередной встречи, которая завершилась застольем. Идти было недалеко, с полкилометра, он пошел пешком, чтобы выветрить хмель, и в пустом подземном переходе увидел человека, пытавшегося в начале первого продать статуэтку слона с поднятым хоботом.

Человек кинулся к Аржакову со словами:

— Возьми, а не то разобью в мелкие дребезги! Двести рублей — и он твой!

— Зачем разбивать в мелкие дребезги? — осведомился Аржаков, уже доставая из кармана полушубка деньги.

— Затем! Это же, это же… Прошлое мое это! Понимаешь? Сам Дементьев подарил! И — все! Кончено! Забирай так!

Аржаков видел — перед ним человек, находящийся по меньшей мере на второй неделе запоя. Ему стало жаль бедолагу — ночь зимняя, замерзнет в этом переходе.

— Ты где живешь?

— Выгнали меня! Она — дура! Ничего не понимает! Совсем ничего! А я же уважаемым человеком был! С самим Дементьевым работал! Слоны у меня были — как детки малые, блестели! Только меня признавали! Ну и Дементьева, так он — хозяин. А Татку, дуру, еле терпели.

Через несколько минут Аржаков понял, кто перед ним: человек из цирка, работавший в аттракционе с дрессированными слонами и изгнанный за пьянство.

Нельзя сказать, что Софрон Аржаков был так уж суеверен, но это явление фарфорового слона принял как тайный знак судьбы. Он привел запойного в гостиничный номер и уложил на диванчике. А на утро предложил:

— Или ты едешь со мной в Якутск, или остаешься тут и подыхаешь под забором. Понял, нет?

Так Институт прикладной биологии обзавелся Ванькой Поповым.

Он сам себя велел так называть. Видимо, ему казалось, что Ванька — имя молодого парня, а не старого хрыча. Но молодым лысенького и щупленького Попова, ленившегося сбривать со щек седую щетину, считала только тетя Клава, оператор уборочных агрегатов, шестидесятилетняя авантюристка, способная проехаться по длинному институтскому коридору верхом на поломойном роботе с криком «Полундра!». Ванька ее намеков упорно не понимал.

Для начала его оформили сторожем боксов, пока еще пустых. Ванька тосковал и вспоминал годы своей цирковой славы. Потом, когда боксы утеплили и поставили там первое подопытное животное, молодую слониху Люську, Ваньке были торжественно вручены навозные вилы, и он принялся ходить за Люськой так, как, наверно, за невестой не ходил бы. Платили ему хорошо и даже радовались удаче: где бы еще посчастливилось раздобыть специалиста по уходу за слонами? На свое пятидесятилетие Ванька закатил настоящий банкет в ресторане, после которого пропал. Нашли его в слоновнике, спал у Люськиных ног, и слониха отмахивалась хоботом от всех, кто пытался подойти к Ваньке. А удар слоновьего хобота гарантирует полет метров на пять с последующим контактом с бетонной стенкой.

С того дня Софрону Аржакову, что называется, пошла карта: на острове Малый Ляховский, где уже нашли одну тушу мамонтихи, обнаружилось целое кладбище, и в мягких тканях мамонтенка, удивительно хорошо сохранившихся, нашлись клетки с неповрежденными ядрами. Можно было всерьез думать о клонировании.

Специалистов в этой области на планете уже было немало, но они имели дело с клонами живого зверья. Возродить мамонта — это даже для них было рискованной и непонятной затеей. Клон овцы-рекордистки, дающей феноменально тонкую и длинную шерсть, — пожалуйста. Даже клон охотничьего беркута-чемпиона — с удовольствием. Но мамонт?

Многие считали живого мамонта дорогостоящей игрушкой.

— Да тут на одних туристах республика миллиарды будет иметь! — отбивался Аржаков. И добился-таки ассигнований на вторую слониху, Бетти. Для нее взяли на работу Алтану Могусову, женщину основательную, неулыбчивую и с правильным понятием о порядке.

Поскольку эксперименты были удачными, к Могусовой прикрепили стажера, который мог вскоре понадобиться, что вызвало у Ваньки сущую истерику. Он считал Алтану самозванкой, которая примазалась к слонам по большому блату, а сама хвоста от хобота не отличит.

Аржакову было не до Ванькиной придури. Он принимал почтенного гостя — Джона Тревельяна из Сиднея. Австралийцы имели своего «мамонта» — тасманского волка, от которого не то что туши в вечной мерзлоте, а вообще почти ничего не осталось — только заспиртованный детеныш в музее. Как ни бились, а образцы ДНК, добытые из экспоната, оказались непригодными для опытов. Но упрямый Тревельян не сдавался — и вот сейчас вез в Якутск террариум, в котором сидели две большие крысы. После того как фрагмент генома сумчатого волка ухитрились встроить в геном эмбриона мыши, дело пошло на лад, и дальше опыты проводились на крысах. Эти две были третьим поколением. И от Тревельяна ждали советов по мамонтовой части — может, и впрямь следует использовать какое-то мелкое млекопитающее, прежде чем браться за слоних.