Артем Углов - Предел прочности. Книга третья

- То нельзя, этого не делай, - донеслось до ушей возмущенное бормотание, - и чё, сидим здесь, как мокрицы в банке.

Тоску Щепы можно было понять: в камере нечем было заняться. Спи, сиди, ходи из угла в угол, а если надоело, снова спи – вот и все развлечения. Здесь даже время утратило былой смысл. Окон нет, часов нет, неба не видно, и ты не понимаешь ночь на дворе или день, спать тебе или наустпила пора завтрака. Пожалуй, еда оставалась той единственной отметкой, на которую можно было ориентироваться.

После второй кормежки сморил сон. Свернувшись калачиком на своей половине нар, закрыл глаза и провалился в сладкую дрему. В сознании мелькали расплывчатые образы из детства. Катаюсь на велосипеде по потрескавшемуся асфальту, слышу голос покойной бабушки, зовущей со двора обедать. И вот уже пью горький кофе на кухне, а рядом стоит Светка – халат на распашку, демонстрирует соблазнительные изгибы тела.

«Нравлюсь», - произносит она одними губами.

- Нравишься, - отвечаю я, а разве может быть иначе. Привычно тянусь, пытаюсь обнять за талию, но она вырывается, со смехом убегает. Оборачивается и я понимаю, что никакая это не Кормухина, а Ловинс. Девушка с греческим профилем вдруг резко останавливается, упирает руки в боки.

- Воронов, ты что себе позволяешь?

Пытаюсь оправдаться, объяснить, что все это сплошное недоразумение. И вовсе я не гнался за ней, и уж точно ничего такого не имел в виду, но девушка слушать не хочет. Щелкает меня по носу и гнусавым голосом сообщает:

- Получай!

- Кать, да ты чего.

- Еще! – очередной щелчок.

Пытаюсь закрыться от ловких пальчиков девушки, а до ушей долетает растянутое:

- Че-ё, не нравится, гнида белобрысая.

Почему белобрысая, всю жизнь брюнетом был. Хочу высказать возмущение, убираю руки от лица и… снова отказываюсь в камере. Ничего не изменилось: прежние стены, решетка на месте, старик медитирует в позе лотоса. И только Щепа успел наколупать кусочки бетона и теперь кидался ими в заключенного из камеры напротив. Делал это уже давно, потому как «белесый» пацан во всю плакал и причитал:

- Хватит, пожалуйста, прекрати, ну хватииит.

Нет что бы закрыться руками или уйти в глубь камеры, он продолжал упорно сидеть и жаловаться. Может у парня того, с головой не в порядке? А Щепа и рад стараться: ни на секунду не прекращает обстрела. Под рукой целая горстка раскрошившегося бетона, хватит на пять минут беспрерывного артиллерийского огня.

«Что, Петр, не хочешь защитить парнишку, ты же у нас такой добренький, тебе больше всех надо», - начинает зудеть выспавшийся внутренний голос.

Прислушиваюсь к себе и понимаю, что нет, не хочу. И не гунди, никогда я не был добреньким. Правда брат считал иначе…

- И в кого слабак такой, - отчитывал он меня прямо в песочнице, где помогал искать пластмассового солдатика пацаненку со двора. – Батя у нас вроде мужик крепкий, и я не хлебный мякиш, а ты сплошной размазней вышел, смотреть противно. Может тебя в платьице с бантиками обрядить и со сколопендрой в куколки играть отправить? А что, будешь с ней сюсюкаться, плюшевых медвежат чаем поить.

- Он солдатика потерял…, - пытаюсь оправдаться и тут же получаю леща. Спешно вжимаю голову в плечи, а ну как второй прилетит.

- Вот именно, что он потерял, - злится Мишка, - это его солдатик! Он раззява, он лох, а ты чего напрягаешься? Он тебе кто – брат, сват, что так волнуешься, тратишь драгоценное время? Чего молчишь, чего губы надул? Только попробуй нюни распустить.

Я не плакал, просто обидно было получить ни за что ни про что, из-за какой-то там пластмассовой игрушки.

Мишка словно чувствует мое настроение, присаживается на корточки. Тяжелая ладонь брата ложится на плечо.

- Пойми, Петруха, дело тут вовсе не в солдатике. Ты должен научиться ставить себя в коллективе, чтобы другие уважали, иначе трудно придется: в школе, в армейке, во дворе, да и в целом по жизни. Запомни простую истину: когда дело касается посторонних, твое дело сторона. Никогда не лезь с помощью, не предлагай бесплатно, потому как халява дешево ценится. Хочешь быть пустой дешевкой, ковриком на входе, о который каждый ноги вытирает?

- А если друзья попросят?

- Знаешь, друзья тоже разными бывают, а таких, как родной брат не будет никогда. Семья – вот что главное: за них глотку зубами должен рвать, и вопрос цены никогда ставить. Запомни это, накрепко запомни. Отец с матерью, да мы с тобой – вот она, опора по жизни, остальные побоку.