Артем Углов - Предел прочности. Книга вторая

Она наклоняет голову и произносит с грустью:

«Воронов, у тебя был шанс, единственный, и ты его пустил».

Рядом с ней появляется МакСтоун. Довольно улыбается, по-хозяйски обнимает девушку за талию.

Усиленно моргаю и вижу перед собой удивленные глаза Светланы. Опускаю взгляд вниз и понимаю причину. Твою же мать…

Мир вновь становится прежним. Пропала атмосфера старой квартиры, больше нет бабушкиного пледа, а под телами не скрипит старый кожаный диван. И Светка, такая родная и такая чужая одновременно. Я снова вернулся в казарму, в комнату с легким ароматом химии после вчерашней уборки. На столе лежит потертый учебник по криминалистке. Чуть выше, на стене шедевр маэстро Дэрнулуа, сплошные кубики, да квадратики.

Сползаю с кровати, путаясь в одежде. Внутри нет ничего кроме боли и какого-то отчаянного веселья.

- Зае...ись, - стою в центре комнаты и смотрю в потолок, словно он способен вместе со мной посмеяться над веселой шуткой, - я еще и импотент.

Слышу шорох и опускаю голову – рядом стоит Светлана, в глазах ее теплится сплошная забота.

- Такое случается со всеми, - произносит она.

- Со всеми? – я не перестаю улыбаться. Смешно же, право слово. – Мне восемнадцать лет. Да у меня при одном взгляде на грудь должно вставать.

- Это просто стресс, ты устал.

Я ошибся, в глазах ее вовсе не забота, а чертова жалость. Отталкиваю протянутую руку и делаю шаг назад.

- Я помогу тебе, - говорит она.

- Помочь мне, - мотаю головой, словно прогоняю дурное наваждение. – Себе помоги для начала, благодетельница. Ты кем работаешь, подстилкой на полставки? Сколько организация заплатила за соблазнила мальчика? И сколько таких мальчиков было? Может поделишься информацией о тарифе? Сто золотых в сутки или двести? За простую встречу больше двухсот никто не даст, а за классический секс все пятьсот отвалят. Поэтому ты так расстаралась на нашем первом свиданье?

Светка отворачивается и уходит, на ходу поправляя платье. Выбегаю в полутемный коридор и смотрю вслед удаляющейся фигурке. Ни слова с ее стороны, ни звука, только цокот торопливых каблучков.

- Чего приходила-то? – ору я, нисколько не стесняясь. – Подкалымить решила или подослал кто? Ты заходи, если что. Деньги у меня есть, заплачу двойную таксу по старой дружбе.

Чувствую присутствие постороннего, резко оборачиваюсь – точно, острая мордочка Луцика выглядывает из зала. У этой крысы просто-таки звериное чутье на события.

Оглядываюсь в поисках чего-нибудь тяжелого, и не придумав ничего лучше, хватаю кроссовок у соседней двери. С силой запускаю снаряд в полет, но Витор успевает скрыться за косяком. Вот же ж юркий, зараза. Смотрю на одинокий кроссовок без пары и понимаю, что Леженец опять будет страдать насчет тренировок. А нечего элементы гардероба за дверь выставлять, впредь наука будет.

Возвращаюсь к себе в комнату и замираю у стола, уставившись в окошко. Не было ни единой мысли, только выжигающая пустота. Топливом внутри было полито предостаточно, осталось лишь чиркнуть кремнем, что я и сделал, выбив искру с помощью внезапного приступа гнева.

Не знаю, сколько так простоял, пялясь на проступающее сквозь сосны рассветное солнце. Внимание привлек тихий, но настойчивый стук.

- Открыто, - кричу, а сам продолжаю смотреть на сосны, стройными рядами растущие вдоль озера. Странно, но вместо вековых красавиц вижу грязные разводы на стекле, на которые раньше не обращал внимание. И даже отпечаток пальцев с той стороны, словно кто-то пытался заглянуть с улицы.

Слышу сопение. Нет, не то которое издает порою малышка Альсон, а тяжелое, пахнущее кислым потом. Поворачиваю голову и вижу Соми, растерянно замершего посредине комнаты. Он стоит прямо перед трусиками, выделяющимися ярким белым пятном на голом полу. Еще недавно там лежал коврик салатовой расцветки, что любил путешествовать из угла в угол. Теперь ни коврика, ни мячика резинового: ушли вслед за хозяином.

- Тебе чего? – спрашиваю, а сам смотрю на раскрасневшуюся физиономию толстяка. Глаза, красные от недосыпа, лицо помятое и носом шмыгает, будто простывший.

- Она… она…

Губы парня начинают дрожать, по пухлой щеке сбегает первая слезинка. Да тут не в отсутствии сна дело, и не в банальном ОРВИ.

- Говори, - прерываю я начинающего захлебываться Соми, и тот спотыкаясь через слово, начинает бормотать.

- Подстилка… легла под богатого… думал, она не такая.

Подстилка… Знакомое слово. Не я ли недавно выкрикивал его, только захлебывался не соплями, а ненавистью. Опускаю глаза и вновь вижу белую ткань на грязном полу. Ни стыда, ни малейшего укола совести. Ощущение пустоты внутри усиливается, словно выдрали целый кусок из плоти.