В Бирюк - Приступ [СИ]

Промыл парню мозги: запугал дополнительно.

— Всё что ты узнаешь — смерть. Во сне, сдуру, спьяну, на исповеди вспомнил — сдох. Болезненно. Записи показал, потерял, не доглядел… яма кладбищенская — главная мечта о лучшем будущем.

И разбудил Крысю. Здоровая, дебелая дама, со сна начала ругаться. Потом вспомнила где она. И окончательно проснулась, когда я, заведя её в каморку к толстячку, объяснил:

— Ты расскажешь ему. Всё. Под запись. С пира по поводу победы над галичанами на Сане, начиная. Подробненько. Что ели-пили. Кто что сказал, кто где стоял, кто что знал. Попов-исповедников не забудь. Где ты мальчонку нашла, кто мать, кто отец, во что завёрнут был, сколько заплатила. Всё. Поняла?

При первых моих словах она вскинулась. Типа: нет, не была, не привлекалась, не состояла… Потом, уловив некоторые детали, почерпнутые мною из нынешнего разговора с Агнешкой, поняла. И сразу начала торговаться:

— Ишь ты, Крыся нужна стала. А что я с этого буду иметь?

— Немного. Мелочь мелкую. Жизнь твою. Здешний управитель мелочью такой побрезговал — вон, на забор перевесили, утром закопают.

— Кормилицу самой Великой Княгини?! Не посмеешь!

— Не посмею? Я? «Зверь Лютый»?

Поморгала своими, заплывшими от жира, белесыми глазками…

— А, ладно. Вели пива принести. А лучше вина красного. Я видала, тут есть. Горло сохнет.

Велел. Кажется, и у этой исповедь пошла. «Перемены ума» тут не случится, но для закрепления факта должно хватить. Позже и Агнешка под запись даст. Э-э-э… Не то что вы подумали — показания. Может, даже, под присягой в присутствии авторитетных, заслуживающих доверия, свидетелей.

Я не знаю кто и насколько в курсе. Думаю, что и посадник Якун в Новгороде, и братья на Волыне, и сам Подкидыш… подозревают. Но не знают. В РИ они узнали через 13 лет. Роман был уже тридцатилетним мужчиной, славным боевым князем, сидел в собственном уделе. И то — удержался только с помощью иностранной интервенции. Если сейчас на него надавить… Организовать признание Агнешки я могу громко и доказательно… Подкидышу придётся с Новгорода уйти.

Похоже, что сегодня Агнешка не только паре сотен киевлян своими страстными криками жизни спасла, но и тихим постельным разговором — тысячи жизней новгородцев и суздальцев. Дела-то тамошние всё равно решать придётся.

Обошёл посты. Я, таки, прав: ребята показали две цепочки свежих следов из усадьбы в сторону Белгородской дороги.

— Ушли — мы и не видели кто. По следам — из местных. Велено было не препятствовать. Прикажешь догнать, господин Воевода?

— Нет. Больше — не выпускать.

Завтра в Киеве будут языками звонить. Об «измене Агнешкиной». Это-то хорошо, но «перескоки» расскажут и о моём отряде. Численность, вооружение, местоположение… Как я уже переживал: если «первосортная тысяча» сюда приедет… или даже пол-тысячи…

Надежда на «разруху в головах»: не смогут быстро решиться, собраться. На «11 князей» — им пора бы город обкладывать. Или я опять чего-то в летописях напутал? Если бы тот герой не геройствовал на дороге, не хвастал, что он чистеньких любит, то я бы к закату уже имел связь с отрядами Боголюбского, поспокойнее было. А так… ждём рассвета.

Ага, ждём. Ты ещё скажи: тихо-мирно спим-посапываем.

Заскочил на огонёк в пральню. Это не там, где «прут что плохо лежит», а где «прут» что плохо пахнет. Ребята всем отрядом помылись, грязное сняли. Теперь местные бабы снятое стирают. Высохнет — штопать начнут. Если «труба» не позовёт.

Командует Гапа, резвенько так. Режим у всех моих сломался, день-ночь местами поменялись. Я вежливо интересуюсь:

— Как самочувствие? Отдохнула, отоспалась?

Молчит. Будто не слышит.

— Ты чего такая злая?

В ответ… фейерверк сильно эмоционального:

— А…! Ты…! Такой-сякой-эдакий…

— А ну выйдем. Нечего добрых женщин задарма веселить.

Вышли.

— Ты…! А я, как дура…! Ночей не сплю…! Ночью по морозу…! В темень глухую, в пургу злую…! Голову свою под мечи вражески…! За-ради тебя на коня влезла! Ногами потёрлась, задницей побилась…! А ты…! Едва только новую мордочку углядел… лишь бы сиськи больше да задница ширше…!

— Погоди-погоди! Ты про кого?

— А! Про ту… с которой ты нынче! На весь двор! На весь честной мир! Про твою… Гавнешку Болькойславовну.

— Кого-кого?!

— Того! Про курву старую! Ты с ей… А я… Для тебя… А ты как что — так сразу… Ну-у, конечно. У меня задница не така мягкая — по твоим делам об седло бита. У меня кожа не такая гладкая, по твоей заботе на морозе морожена, у меня косы не таки длинные, по твоей воле урезаны. Я для тебя — всё! Из кожи вылезаю! Ванечка — то, Ванечка — сё… А ты…! Чуть сучка беленькая плечиком повела — кобелёк лысенький про своих и думать забыл. Побежал как на привязи.