При взятии Киева Батыем жители соберутся на хоры этой церкви. И стены рухнут, погребая под собой людей. Возможно, из-за этого ослабленного куска. Выдернуть пилон снаружи… естественно.
Подошёл к северной стене. Невысокий «домик с двускатной крышей из розового шифера».
«Въ гробе, иде же лежитъ блаженое и честное тело блаженыя княгине Олгы, гробъ каменъ малъ въ церкви святыя Богородица, ту церковь созда блаженыи Володимиръ».
В 1826 году здесь «найдены все сохранившиеся кости, на оных истлевшая женская одежда, парчевое покрывало и башмаки».
Снял шлем, поклонился.
— Ну здравствуй, бабушка Всея Руси, перевозчица псковская, киевская волчица, заря перед рассветом. Поклон тебе от дальнего потомка. Нет, не нынешнего, много дальше. Меж нами не пара веков — больше тысячи лет. Но оба имени твои звучали в моём доме, радовали и веселили, вкус и смысл жизни придавали. Пока вот сюда не вляпался. Теперь твоих внуков-правнуков учить уму-разуму приходится. Не тревожься, хозяюшка. Хозяйка земли Русской, королева руссов. Убивать-мучить деток твоих не буду. Сверх необходимого. Тобою поставленное — рушить не стану. А остальное… как судьба приведёт да господь дозволит. Может и проскочим мимо бед лютых, неминучих. Чтобы иных себе сыскать. Уж кому, как не тебе, норов наш знать. Сама ж такая была. Лежи отдыхай, не печалуйся.
Зашёл внутрь. Антоний шипел и ругался. Церковь, конечно, обнесли.
— Что, Антоний, заново освящать? Третий раз — не много ли?
Десятинную освятили при Владимире Крестителе. И через лет сорок снова, при Ярославе Мудром. Почему — неизвестно.
Вообще-то она — Успения Пресвятой Богородицы. Первый каменный храм на Святой Руси. Поставлен не Иисусу, не Пантократору, не Спасителю, не Пресвятой Троице, но земной женщине Марии Иоакимовне.
Где-то в этих стенах лежит плинфа с отпечатком ножки маленького киевлянина. Я как-то цементную стяжку делал под окошком, тоже попросил маленькую дочку ручку приложить. Потом, через годы, когда приезжала — радовалась:
— Вот, след мой, всегда под твоим окном.
Церковь трёхпрестольная, два боковых: св. Николая и св. Климента. Здесь же княжеская усыпальница: византийская царевна, княгиня Анна, сам Владимир, его оба брата.
В 1044 году Ярослав Мудрый раскопал курганы и «выгребоша два князя, Ярополка и Ольга (Олег Древлянский — авт.) сына Святославя, и крестиша кости ею, и положиша в церкви святыя Богородица».
В православии посмертно не крестят, запрещено Карфагенским собором, но нашим… если очень хочется, то можно.
Мой вестовой Пантелеймон, чуть поспавший после ночных событий с его участием, и снова переполняемый гордостью — дозволили ларец с мощами самого Святого Климента взять, несколько поднатужившись, установил святыню на положенное ей место, в нишу за престолом. Завозился там, вылез в пыли:
— А тама чего?
Ткнул пальцем в стоящий в соседней аркаде кипарисовый саркофаг. Антоний, что-то сосредоточенно считавший на пальцах, зло фыркнул:
— Бестолочь. Мощи. Варвара-великомученица.
Заметив моё недоумение, деловито объяснил:
— К собору перенесли из Златоверхого. А назад вернуть… руки не дошли.
Снова фыркнул, раздражённый необходимостью отвлекаться на всякие идиотские вопросы неучей, и убежал к главному алтарю.
Пантелеймон обиделся от такого неуважительного к нему, герою взятия и вообще, отношения, когда Антоний отошёл, подёргал меня за рукав и тихонько спросил:
— Эта… Господине. А чего у ей подол с гроба торчит?
— Какой подол?
— Ну, еёный. С отселя не видать, а ежели под престол слазить…
Я сразу представил, какой хохот будет стоять во всех княжеских дружинах, когда узнают, что «Зверь Лютый» на карачках под престольную срачицу залез. И там застрял.
Ваня, с каких пор тебя стало волновать мнение неизвестных тебе придурков? Ты что, политиком стал? — Да. Но привычек на потребу — менять не буду. А то ещё и крестным ходом ходить заставят.
Скинул шлем, пояс с портупеей, стал на четвереньки и полез. Единственный глаз Охрима, стоявшего рядом, с моими вещами в руках, превысил по площади два обычных. Нет, пожалуй, три.
Посмотрел. Вылез. Подумал. Одел железяки. Пантелеймошка аж подпрыгивает вокруг от нетерпения. Но молчит — выучка. Ещё подумал. Будет скандал. Возможно — с плахой. Но деваться некуда — иначе хуже. Со святынями как с брюшным тифом: лучше перебдеть, чем недоблюсть.
— Охрим, будь любезен, убеди присутствующих покинуть помещение храма.
Читать дальше