В Бирюк - Вляп [СИ]

Пробуждение было… из серии «Мама! Роди меня обратно!». Как от толчка. Хотя почему «как»? — От пинка одной из этих волосато-лохматых жертв горилльего аборта. Которых я сдуру посчитал всего-навсего человеческим коллективом бомжующей самодеятельности. А они друг другу головы… на раз. Топором. С хеканьем.

Картинка заваливающейся на бок отрубленной головы… чернеющие на глазах пятна крови… оседающий, расползающийся в крови снег в тусклом свете зимнего утра…

Я только успел откинуть голову на бок, и меня снова начало выворачивать.

Кажется, этот ублюдок ткнул меня сапогом в спину. Кажется, это только усилило мои спазмы.

Желудок — пустой. Слюни, сопли, желудочный сок… всё наружу. Там ещё есть такая штука, которую мы в шутку называли «двенадцативерстной кишкой». Если она тоже из меня горлом пойдёт, то от чего я умру раньше — от удушья или от кровопотери?

От горилльих пинков и собственных телодвижений шапка у меня свалилась. По волосам потянуло холодком. Ублюдок присел, ухватил меня за волосы… Хрюкнул. Как-то удивлённо. И ушёл.

А я с радостью обнаружил, что мой ступор уже не носит такого тотального характера, как аплодисменты на партийных съездах. В смысле: «бурные продолжительные, переходящие в…» в захлёбывание собственной блевотиной. Втягиваюсь, адаптируюсь.

Ага. Привыкаю.

Мысли появились. Уже хватало сил не только дышать да сердце у горла ловить.

Что за уроды? Какой-то «Затерянный мир» с продвинутыми придурками горилльского происхождения?

Нет, я неплохо отношусь к гориллам. И вообще — к братьям нашим меньшим. Как и к братьям нашим б о льшим. Одни ковыряются в собственном дерьме, другие — в государственной безопасности. Бедненькие… Но я-то тут причём?!

Я ж вырос на асфальте, для меня и корова живьём — уже экзотика. А уж горилла… Да ещё — продвинутая… И вообще, я же ни в экологических движениях, ни в защите прав животных…! «Не состоял, не участвовал, не привлекался…». А тут охренительно здоровенная скотина пинает меня по рёбрам.

Меня! «Человека и гражданина». Который — «звучит гордо». Да я вот только встану, да я этого придурка…

И плакат большой нарисую: «Каждому гориллу — по отдельному помещению! Зарешеченному».

А, кстати, вот и он.

Урод вернулся не один. Как раз к тому моменту, когда я отвалился на спину. Кое-как выровнял дыхание и с блаженством ощущал, как на смену холодному поту снаружи приходит нарастающая боль внутри. Но не сразу, а постепенно. Драгоценные мгновения равновесия неприятностей. Кайф!

Ног я не чувствовал от коленей вниз совсем. Сами колени просто разламывало.

Вообще-то, я по жизни здоровый человек. Ну, относительно. И годы мои отнюдь не юные, и образ жизни… Да и сама жизнь…

Вот, к примеру, режущая боль в пальцах — давно и хорошо знакомо. Как-то на «северах» сдуру приморозил руки. Выстебнулся без перчаток. Буквально, от автобуса до казармы пробежался. Потом десятилетиями при переохлаждении появляются очень характерные болезненные ощущения. Острые.

Но это всё — полная нирвана по сравнению с тем, когда вам в лицо суёт горящую палку какая-то образина. Невообразимого роста, вида и запаха.

Ну, с ростом понятно — я лежу на полу. Точнее — на земле.

Темно. Сыро. Где-то вода капает. Запах… аж глаза режет. «Дышите ротом» — называется. Вроде какого-то подвала. Или ямы. И два уродища чего-то требуют. От меня. В этом моем… лежании. На своём идиотском горилльем абсолютно непонятном языке.

Нет, неправда — три. Уродов было три. Просто третий — мелкий. Два больших: один ублюдок, который был вначале. Второй — ещё мохнатее. Поскольку — в шубе. Явно не норковой. Проще — тот же тулуп, только коричневый и мехом наружу. Причём мех мусорный, свалявшийся.

А третий — вообще пугало огородное. Почти вдвое ниже, замотанное в какое-то тряпье. По груди и по спине — тряпье крест-накрест завязано. Из-под шапки, или чего там у него сверху, торчат какие-то лохмотья. Из-под которых выглядывает синий кусок скрюченного и свёрнутого на сторону носа. С длинной каплей на кончике.

Натюрморт… выразительный. Экспрессионисты — отдыхают, сюр — довлеет, шизуха — косит.

И вот это убоище усаживается на корточки возле моего темечка и начинает рассматривать мою голову. Слава богу, хоть не рубить. Или — отрезать. А то они… наловчились. Обезьяны с секирами.