В Бирюк - Вляп [СИ]

Пробуждение было… благостным. Моя горбунья шебуршилась за печкой (Моя? Ну-ну…). Оттуда доносилось курячье квохтанье, чьё-то меканье, ласковое «чипа, чипа, чипа…». Микросхемы сортирует? Или курей кормит? Чипами? Или эта «чипа» — что-то съедобное? Чипсы? По смыслу и по интонации что-то вроде: «цыпа, цыпа»… Тянуло свежим дымком, таким же помётом и довольно приятным, по запаху, варевом. А также застарелой сыростью, скотским дерьмом и такой же кислятиной.

Патриархальная идиллия… В которой отрубленная человеческая голова летает как новогодний пиротехнический снаряд…

Из-за занавески появилась горбунья. С агрегатом в руках. Агрегат более всего напоминал здоровенную глиняную ложку. На ножках. С сильно фигурной ручкой. Поверх этой ручки располагалась длинная горящая щепка. Горящим концом над супонесущей частью, в которой была вода. Горбунья несла это сооружение осторожно, двумя руками, пристроила на столе рядом с моей головой и радостно мне улыбнулась. Или — оскалилась.

Мимика при сломанном и свёрнутом на сторону носе… воспринимается несколько неоднозначно.

Что радовало — о пожарной безопасности здесь заботились: вот, воду в ложку налили. Всё остальное… скорее огорчало. Свет, например, явно не включают. В принципе. Поскольку выключателей нет. Вообще. Вместе с проводкой, лампами, люстрами…

Мораль: темно. И будет темно.

Похоже, что здесь «женщина в годах» — не сегодня запуталась. А сильно раньше. Провода распались в прах со всей электрикой. Сплошной наив, примитив и натурал. «Весь мир похож на чёрное пятно».

То, что здесь светило — ещё и грело, и воняло.

Ну почему я не бард? Источник вдохновения в виде «смолистых веток» — вот он, под носом. И, как я предполагаю — надолго. Вместе со специфически запахом, от которого ничем не отмоешься. И такой же копотью. Огонёк тусклый, слабенький, всё время пляшет. А вот от внезапного шипения дёргаться не надо — просто прогорел кончик щепки и упал в супонесущую часть.

А щепка эта называется… Конечно! Это ж — «лучина»! Её — щиплят. Или — щипают? Щепят? Она рифмуется с именем Арина. Наверное — Родионовна. И песня так называется. Тоскливая. Как долгий зимний вечер в условиях одноимённого освещения.

А агрегат называется — «светец». Точно. Какой я молодец! Вспомнил и поименовал.

Поименовать — это важно. Потому как одно дело просто сказать: «Пшёл ты». А совсем другое: «Пошёл ты на…» с однозначным указанием пункта назначения, маршрута движения, рекомендуемого скоростного режима и возможных путей объезда. Для такого однозначно-исчерпывающего описания необходима соответствующая взаимно-принятая система поименования… путевых сущностей.

Моё бытописание вкупе с этнографией самопроизвольно перешли к следующему шагу — снова появилась горбунья с явным желанием меня покормить.

Похвально. Из того, что я помню, с самого моего самообнаружения на заснеженном склоне, моё ротовое отверстие функционировало исключительно реверсивно. А кушать-то хочется.

Горбунья притащила миску с чем-то вроде бульона из лопухов. Явно — из лопухов. И — для. Для меня болезного. Поскольку запах мяса, а равно и что-то плавающее — не наблюдались. Наверное, из сушёных лопухов — зима, однако. И сунулась впихивать в меня это… едево. Ложкой.

Ложка — деревянная. Отнюдь не «Палех». Сильно отнюдь. А делают их из заготовок, которые называются «баклуши». Их «бьют». «Бить баклуши» — старинная русская забава. Заготовку данной конкретной ложки били долго и упорно. Но без толку: «горбатого — только могила…». Кстати, тоже исконно-посконное наблюдение.

Потом полученный экземпляр так же использовали. Долго и сильно. Хорошо бы — по прямому назначению, для еды. Хоть — чьей. А то ведь, судя по серому цвету в разводах некогда белого дерева, могли и помешивать. Что-либо… Непотребное… Или даже помет из-под птичек… В курятнике всегда есть место подвигу, куда с лопатой не подберёшься.

Нет, прав был великий русский полководец финского происхождения Александр Васильевич Суворов, когда в своей поистине гениальной книге «Наука побеждать» уделил куда более внимания мытью ложек и дезинфекции полковых котлов, нежели широко известному «суворовскому» штыковому удару. Конечно, «пуля дура — штык молодец». Но кишечная палочка — ещё дурнее. И когда чудо-богатыри дохнут не на поле брани за немецкую матушку-царицу, вымотанные стовёрстным «суворовским переходом», а у отхожего места, утомлённые бесконечным поносом — тут никаким штыком не поможешь.