В Бирюк - Волчата [СИ]

Интересный, похоже, мужик. Малыш его просто боготворит.

Хорошо, когда в тебя так верят. Хорошо, когда есть в кого так верить. Если в степи сыновей ханов в такой любви к родителям воспитывают — степняков хрен одолеешь. Победы — не результат силы победителя, это — следствие слабости побеждённого. А главная причина слабости — раскол. Внутренние дрязги, ссоры. На «Святой Руси» говорят: «ковать крамолу на брата».

Пусть мальчик рассказывает — я слышу его дыхание. А сам соображаю куда идти. Идти надо. И — быстро.

«Из окружения надо выходить сразу или не выходить вообще».

Слева у меня Снов. Как далеко прошли вверх по реке кыпчаки — неизвестно. Алу говорит: их послали грабить к Седятину. Насколько это правда? Его собственный отряд стоял выше городка. После похищения они могли подняться дальше.

Справа у меня Десна. До какого уровня половцы дошли по ней? До устья Сейма, где мы три дня назад с гриднями-заградителями разговаривали да панические слухи беженцев слушали? — Очень может быть.

Солнце встаёт на востоке. Зимой — на юго-востоке. Вот оно встаёт. За вершинами заснеженных деревьев. Но его не видно. Над лесом стоит морозный туман. Всё заиндевевшее. Но не искрится под лучами солнца, а тихо сереет-серебрится. А мы идём поперёк. Поперёк солнцу. На северо-восток по водоразделу. Где-то впереди должна быть речка с тряпичным названием Рванец. Ивашко как-то вспоминал. Вот по ней и надо будет уходить к востоку, к Новгород-Северскому.

Факеншит! Почему на реках не ставят указателей?! Как я узнаю, что это именно то, что мне нужно?!

Рано волноваться начинаешь, Ванька. Дойди сперва хоть до какой-нибудь речки. Мальчишка-то уже спёкся. Молчит и пыхтит. Отстаёт. Всё чаще ремень приходится натягивать. А что ты хотел от степняка на пешей прогулке? На роль «ходячих консервов» из нашего уголовно-лагерного фолька он не годится. Может всё-таки его… того? Шашечкой по горлу? Меня-то и самого… несколько пошатывает и спотыкает. Оп-па! Блин! Снег в лощине между холмами оказался глубже, чем я думал. Вот выберемся и сделаем привал. Надо… обсохнуть. Где этот… недо-таракан застрял?

Мы бодались с этими… соснами, с этими… ёлками, с этими… сугробами весь день. Дважды я разводил костёр — пили горячее. Отдыхали, снова поднимались. Но малыш быстро скисал. Когда начались сумерки стало совсем плохо: садится в снег и плачет. Не кричит, не ревёт — просто скулит тихонько, и слёзы текут. Народные мудрости типа: «Больше плачешь — меньше писаешь» или: «поплачь, дитятко — водичка завсегда дырочку найдёт» — уже не помогали.

Вместе с санками я бросил и часть барахла. Меховое одеяло, например. Не рассчитал — ночевать в лесу будет… зябко. Может, и до смерти… озябнем.

Надо идти. У меня нет нормальной усталости — беломышесть торжествует. Но тащить мальчишку на себе — силы у меня такой тоже нет.

Надо бросать его. А то оба сдохнем. Значит — перерезать ему горло. Или придушить? Или лучше шашечкой уколом в сердце? А как правильнее колоть: в грудь или в спину?

Твою Господи Пресвятую богоматерь! Как наиболее безболезненно убить ребёнка?! Это что, вопрос из обязательного курса молодого попаданца?! Вот за этим сюда и вляпываются?!

Уже в темноте разложил очередной костерок. Замазанный, закопчённый котелок со снегом. Остатки хлеба и мяса. Пока шли — жевали. Правильно пережёвывая пищу, вы не только помогаете обществу, но и отгоняете сонливость.

Всё-таки, и моя беломышесть не безгранична. Не в смысле мышц, а в смысле мозгов. Слишком много чересчур… ярких впечатлений за последние три дня. Устал и отупел. И с глазами что-то… чуть подваивается… на краях… мелькает что-то.

Я, видимо, задремал. Выключился с открытыми глазами. Потому что я их не открывал — просто вдруг увидел. За догорающим костерком стоит зверь. Князь-волк. В серебряной шкуре. Вокруг — темно. Тёмные стволы деревьев в стороне, снег. На земле, на деревьях. И эта туша напротив. Вся — в холодной гамме. Серое серебро. Как огромный сугроб странной формы. И два ярких оранжевых глаза. Если бы не глаза — я бы и не понял. Но они… совсем не такие, как всё вокруг. Горячие. Будто — дырки из другого мира.

Я шевельнулся, под боком завозился Алу. Рук я ему не развязывал — хрен знает, что ребёнку в голову придёт в такой ситуации. Но толку от моей предосторожности… Если он ко мне в подмышку во сне забрался. И шашечку выдернуть сможет, и ножик мой засапожный… Конвоир из меня…

Но Алу поморгал и уставился на волка. И молча стал забираться мне за спину.