Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

Когда-то, лет двенадцать назад, чуть ли не сразу после вселения в эту квартиру, мы поместили Пелагею Матвеевну в маленькую комнату с Ольгой. Но теща неимоверно, ужасающе храпела. Лишь одну ночь втихомолку проплакала в страхе внучка, и старуху вернули в проходную комнату. Конечно, больному человеку было здесь не сладко. Через комнату постоянно приходилось ходить, почти тут же гремели кухонной посудой. Правда, немного скрашивал жизнь старухи вечно включенный телевизор.

Дочь подросла и спать с нею в одной комнате казалось мне мучительно стыдном. Но другую квартиру раз за разом не давали. Что-то сюрреалистическое было в этих предложениях, комиссиях, посещениях лиц, которые намеревались сюда вселиться. Они нисколечко не стеснялись хозяев, вслух «расставляли» свою мебель по углам и вдоль стен. Это было противно слушать, но я их понимал. Я и сам расставлял мебель в каждой вновь предлагаемой квартире, правда, лишь в своем воображении. Странными казались мне и причины отказов, когда я словно в заколдованном круге ни от кого не мог добиться ответа. Каждый раз мы с женой решали не поддаваться больше на провокации, жить себе и жить здесь, но проходило время, злой волшебник снова предлагал нам квартиру, и когда мы решали, что уж на этот-то раз все будет в порядке, начинали упаковывать вещи, непонятное насыщало атмосферу вокруг нас, и я тыкался как слепой котенок в приемные и кабинеты, выслушивая ничего не значащие обещания, успокаивания и еще что-то, названия чему я не мог придумать, и все закручивалось в какой-то постыдной карусели, откуда меня в конце концов выбрасывало центробежной силой,

И тогда я покупал бутылку водки, начинал считать себя человеком, освобождался от всего нелепого, что успевал нацепить во время квартирной эпопеи. По ночам меня мучил тещин храп. Каждый вечер, ложась в постель, я уже ждал этого храпа, боялся, ненавидел и потому лишь настраивал себя на него. Уже много лет я не спал нормально. Но когда впереди не было никакого просвета, я чувствовал себя все же увереннее, тогда я не расслаблялся.

— На вот, — сказал я Афиногену, — в конце там…

— Вам какую-нибудь закусочку соорудить? — спросила Валентина.

— Нет, благодарствую, — серьезно ответил Афиноген, — сейчас я очень занят необходимейшим делом, так что выпивки не принимаю.

— Ох, уж и занят! Что же это за дело, если не секрет?

— Да никакого секрета и нет. Жилплощадь вот для фантаста пробиваю.

— Пробьете вы! — развеселилась Валентина. — Сидите уж…

— Я серьезно, Валентина Александровна.

— У вас только с бутылкой дело серьезно.

— Нет, нет. Никаких бутылок. Правда, Федор Михайлович?

— Правда, Афиноген Каранатович, — согласился я.

Работать, работать надо было!

В это время задремавшая было старуха дико всхрапнула. и проснулась. На экране телевизора продолжали бегать хоккеисты.

— Федя, это ведь Испазита? — как ни в чем не бывало спросила она.

— Да нет же! — рассмеялся я. — Эспозито играет в другой команде.

— А че смеешься… Я же вижу, что Испазита.

— Ну пусть Эспозито.

— Валя, ведь это Испазита?

Почему-то из всех хоккеистов Пелагея Матвеевна помнила лишь одного Эспозито.

— Ах, мама, мне не до хоккея.

— Конечно, Испазита, — убедила себя старуха. — Смеются еще…

— Читай, — сказал я Афиногену и снова отворил дверь в маленькую комнату.

Что-то у девушек вид был совершенно неподходящий для решения задач по физике.

— Ну, как дела с задачей? — спросил я.

— Никак.

— Давайте смотреть. Где она? Так-с… Так-с… А что такое фокальная плоскость? А… Ясно… А это линейчатый спектр?.. Странно… Тогда решетка должна быть.

— Так она и есть! — сказала Ольга.

— А! Ну, так тогда все ясно.

Через минуту задача была решена. Причем я лишь задавал наводящие вопросы, большей частью для самого же себя.

— А! — воскликнула Ольга, — 3адачка-то ерундовая! И с ответом сходится.

Подруги меня явно стеснялись, и я поспешил уйти. В большой комнате уже сидела соседка. На лбу Пелагеи Матвеевны лежало мокрое полотенце.

— Пошли в кабинет, — сказал я Афиногену.

— Идите, идите, — напутствовала нас Валентина.

— Ой, я, наверное, помешала? — заволновалась соседка.

— Нет, нет, — возразила Валентина. — Им там удобнее.

Кабинетом я вполне серьезно называл кухоньку, крохотную, два метра на два. Но здесь все-таки можно было уединиться.

— Так что у тебя, Федор Михайлович, с квартирой?

— Ерунда, — отмахнулся я.