Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

Я повернул компас на триста шестьдесят градусов. Стрелка заметалась и снова уткнулась носом на западо-восток.

— Вот ты думаешь, что если я все время указываю острием одно направление, то у меня и свободы воли нет? Ха-ха! Свобода — это познанная необходимость!

— Ну, а если необходимость еще не познана, то это уже не свобода? — спросил я.

— Конечно. Это — воля! Мечешься, мечешься, а зачем?

— Значит, ты считаешь свободным свой уклон на западо-восток?

— Нет, тогда бы я знала все направления пространства, и только одно направление считала бы границей своей свободы, ограничением ее.

— Значит, у тебя нет свободы воли?

— Как это — нет? Все у меня есть: и свобо-димость, и необхо-бода. — Стрелка лихо изогнулась под прямым углом, повернулась на северо-юг, завертелась, раскрутила себя до тринадцатой космической скорости, сорвалась с руки людо-человека и исчезла вместе с корпусом компаса.

— Монополя люблю-у-у… — донеслось из ближне-далека.

Людо-человек потер запястье, подул на него, поплевал, сказал:

— Вот так вот у вас, виртуалов…

— А что у нас?

— Да все, которое есть ничто.

— Напротив, ничто, которое есть все.

— Да знаю я, знаю., — слегка обиделся людо-человек. — Изучал, как же… Диалектика! Аристокл этот ваш, по прозванию — Широкий, то ли за свой нос, то ли за свою могучую спину. Ученик Гегеля. Бежал в Мегару, посетил Вавилон, добрался до Финикии и Иудеи, побывал у египетских жрецов, присутствовал на семинаре видного марксистского диалектика Межеумовича, посетил Кирену, где видел в люльке самого себя; жил в богатых городах Италии — Межениновке, Метапонте и Марграде, где учил престарелого Пифагора; а затем единственно волею божества, а не по людо-человеческому расчету и разумению приехал в Сицилию в лапы тирана Дионисия-старшего, был продан в свободу. Преисполнен рвения служить обществу, но все пошло вразброд и в конце концов потемнело в глазах. — Людо-человек посмотрел на меня если и не с превосходством, то уж, во всяком случае, как ровня. — Вот вы сколько раз с Платоном встречались?

— Бессчетно. Да я и есть Платон.

— Платон? А смахиваете на кого-то другого… А-а… Это в вас ваше Я играет-поигрывает. Конечно, зачем вам быть Платоном, коль вы хотите быть самим собой?

— Кем хочу, тот я и есть.

— Так ли уж и взаправду?

Конечно, это было не совсем так. Но раз все, все возможное происходит в один миг, то в этот миг я — и Платон и все другие. А уж остановиться Платоном, чтобы уважить людо-человека — пара пустяков. И я остановился Платоном.

— И впрямь Платон, Аристокл, то есть, — поощрил меня людо-человек. — Будем знакомы. Ну, зовите меня, например, Александром Македонским.

— Радуйся, людо-человек Александр Македонский!

— Э… э… Чему радоваться-то? Виртуальный Александр Македонский, насколько мне известно, покорил пространство и время. А я только собираюсь.

— Да нет никакого пространства и времени в виртуальном мире!

— А что есть?

— Все.

— … которое есть ничто.

— Напротив, ничто, которое есть все.

— Диалектика, — согласился людо-человек, нисколько не похожий на Александра Македонского. — А что такое — диалектика?

— Вам в двух словах или чуть поподробнее?

— Сначала — в двух, а потом — поподробнее.

— Как Платону или как Гегелю-Ильину?

— А давайте, как Платону…

— Диалектика — это логический метод, с помощью которого на основе анализа и синтеза понятий происходит понятие истинно сущего — идей. Или точнее — эйдосов. Я развиваю идею тождества противоположных понятий: бытия и небытия, движения и покоя, возможности и возникновения.

— А Ильин что говорит по этому поводу?

— По поводу диалектики или по поводу диалектики Платона?

— А… а… Так они разные… эти диалектики?

— Отличаются.

— Ну, сначала о том, что говорит Ильин по поводу диалектики Платона.

— А самого Платона оставить?

— Хм… Оставьте, пожалуй.

Я выбрал миг, когда я — Ильин, но миг, когда я — Платон, тоже оставил.

Платон в чистом гиматии не проявил особого интереса к Ильину, в то время как Ильин с нескрываемым торжеством смотрел на Платона. А сам я отделился от них и отошел чуть в сторону.

— А, батенька Платон, — сказал Ильин, — отмечу следующее твое положение из диалога «Софист»: «Трудное и истинное заключается в том, чтобы показать, что то, что есть иное, есть то же самое, — а то, что есть то же самое, есть иное, и именно в одном и том же отношении».

Я-то знал, что Платон считал, что истину можно обнаружить только в том случае, если сначала принять какое-либо утверждение, например «единое существует», а затем принять и проанализировать его отрицание: «единое не существует», выяснить их отношение к другому и самому себе. Если единое существует, то как оно относится к многому и самому себе, если единое не существует, то, аналогичным образом, как оно относится и к многому и к самому себе. Я немного отвлекся, а говорил уже сам Платон, Видно было, что ему, по привычке, хотелось прилечь, но вокруг ничего не было.